Трудно допросить собственную душу - Анна Малышева

– Калека… Ты калеку убил?!

– Да! – Он отчаянно посмотрел на нее, словно надеясь вымолить прощение. – Но она сама виновата! Она так себя вела, Лиза, так себя вела! Я пришел, попросил по-хорошему перепродать мне те вещи, которые ты принесла ей… Я ведь следил за тобой, все эти дни следил! Я видел, как ты с той маленькой девушкой приехала на «Владыкино», видел, куда вы пошли… И потом на улице, когда ты дала ей денег… Я решил, что ты уже продаешь мои драгоценности! Но мне надо было убедиться, надо было их увидеть! Я тогда проследил вас до самой двери, вы меня не видели, я был очень осторожен… И сегодня я сам туда пошел. К тебе я боялся лезть, ты мне ничего не сказала бы, послала подальше, и все… Я решил, что обращусь прямо к тому, от кого ты получила деньги, предложу больше… Взял у матери деньги на шубу, она отложила на новую… Вот они. – Феликс забрал у Лизы куртку и вытащил из другого кармана скомканные доллары. – Видишь? Я шел не для того, чтобы кого-нибудь убить! Но она отказалась мне продать вещи, стала врать, что вообще тебя не знает. Я разгорячился, сам не понимаю, как до такого дошел. Бить женщину… Даже такую противную…

– Ты ее бил?!

– Да, она была такая противная…

– Три года назад она была совсем не противная… – дрожащим голосом возразила Лиза. – Я сейчас умру… Дай мне сигарету… Нет, выпить!

Она схватила бутылку с ликером, налила половину чашки, выпила залпом и только после этого закурила, глядя на Феликса и никак не узнавая его. «Этот мальчишка, этот нежный ангелочек, этот дурачок… Который так трогательно любит бабушку, смущается, стоит к нему прикоснуться, верит в своего католического Бога! Этот паренек убил Любку! Несчастную девчонку, которую я погубила… Я погубила, а он убил… Мы убили ее вместе… Два сообщника… Я сейчас умру!» Она дымила сигаретой, мысли шли вразброд, она уже не понимала, на каком она свете, что ей делать, что ей делать с Феликсом? И что сделать с собой? И что – с Любкой?

– Ты веришь мне? – Его собачьи виноватые глаза выводили ее из себя. – Я не виноват! Я сделал это… Потом стал искать драгоценности… Я приблизительно знаю, что там должно быть. Конечно, не все вещи, списка никогда не было, дедушка боялся его составлять. А потом, он мог что-то забыть. Но были такие выдающиеся… И я нашел браслет…

Он порылся в кармане, вытянул браслет с сапфирами. Показал ей. Но Лиза даже не посмотрела в его сторону. Он отчаянно повторил:

– Вот, взгляни! Что я должен был подумать? Это вещь той поры, большой ценности… Я решил, что ее принесла ты. Но раз ты говоришь, что ничего не приносила, кроме часов, то…

– Ты украл чужой браслет, – тусклым голосом ответила Лиза. – Убил невинную Любку. Она понятия ни о чем не имела. Что ты там еще сделал? Ах да… Натравил Витю на Олега. Он тоже погиб из-за тебя.

– Хоть этого жулика ты на меня не вешай! – возмутился Феликс. – Он сам позарился на мои драгоценности!

– Убирайся отсюда! – железным тоном приказала она. Неизвестно откуда у нее появились силы. – Чтобы я больше тебя не видела и не слышала! Пошел! Тряпки я тебе дарю, и свое кровавое барахло тоже забирай! Вместе с тазиком! И эту дрянь!

Она схватила браслет и бросила ему в лицо. Феликс ахнул, прикрыл лоб рукой… Лиза опомнилась – на его белой коже показалась кровавая ссадина. Браслет рассек ему лоб над самой бровью и с тяжелым стуком упал на пол. Его никто не поднял.

– Ну, чего ты ждешь? – спросила она, дрожа от ярости. – Зачем ты вообще ко мне пришел?

Он вытер лоб ладонью, посмотрел на нее и спокойно, вежливо, как благовоспитанный мальчик, ответил:

– Я пришел тебя убить.

Девятое сентября, вечер. В большой, хорошо обставленной комнате у окна стоит женщина в халате. Она двумя пальцами отводит тюль, вглядывается в сумерки. Опускает занавеску, отходит к дивану, садится, смотрит в пустоту, часто покусывая губы.

В пачке сигарет, которую она нашла два дня назад на столе, осталось всего три сигареты. За эти дни она курила так много, как никогда в жизни. И сейчас она протянула руку, вытащила сигарету, зажгла ее, вдохнула дым и снова уставилась в темноту.

Она сильно изменилась. Внешних перемен как будто не произошло. Так, мелочи – появились синие тени под глазами, губы были искусаны до крови и иногда начинали трястись, Анна немного, почти незаметно похудела. Куда сильнее она изменилась внутренне. Исчезла ее уверенность в своих силах, исчез трезвый взгляд на жизнь и на людей, исчезли последние надежды на возвращение мужа… Она казалась себе такой слабой, такой разрушенной всеми этими событиями, что боялась не выдержать и разрыдаться, раскричаться на глазах у дочери. У Анны уже не было сил думать, куда пропал Олег. Ей казалось, что с ним случилось что-то ужасное, а иногда – что он просто спрятался, предчувствуя визит кредитора. Но в таком случае – как он мог подставить под удар жену и… дочь? Но теперь она понимала, что Алиса никогда не стала бы ему дочерью. В первое время у нее были какие-то смутные расчеты, из которых следовало, что девочка привыкнет к новому «отцу», что «отец» полюбит девочку – как же ее можно не полюбить?! Теперь она смеялась над своей наивностью. Смеялась, хотя должна была плакать.

«Какая я была дура, какая я была дура… – стучало у нее в висках. – Почему я ничего не замечала, почему не оценивала его поведение? Ведь все было на поверхности, он даже не притворялся, что Алиса ему безразлична… Нет, притворялся! Возил ее в школу, дарил игрушки, но все равно я должна была понять! Теперь я понимаю, но что толку… Когда он появится, я все ему выскажу. А когда он появится?!»

Сегодня она почти ничего не ела. Вчера – совсем ничего. Алисе она говорила, что ей просто не хочется есть, и в самом деле не хотелось – слишком сильным было нервное напряжение. Но теперь на нее вдруг напал зверский голод. Она сидела, дымила сигаретой, чтобы справиться с резью в желудке, и прикидывала, что можно съесть. Выходило, что ничего. Запасы продуктов уже подошли к концу. Никогда Алиса не получала на обед такие мизерные порции консервированного мяса, такую жалкую кучку вареных макарон… Обычно бывало наоборот – Анна изо всех сил уговаривала дочь что-нибудь пожевать, а та отказывалась. Но теперь, во время их заточения, она ела все, что давали, и просила еще.

«Мама, а больше ничего нет?» – такой вопрос сегодня задала Алиса, и у матери сжалось сердце. «Ты не наелась?» – спросила она. Дочь пожала плечами, вылезла из-за стола, сказала «спасибо» и исчезла в своей комнате. Анна побежала в столовую и заплакала.

Она не могла выйти из квартиры. Точнее, из квартиры она выйти могла, но из подъезда… Черная машина по-прежнему стерегла подходы к дому, за рулем по-прежнему сидел человек. Анна надеялась, что он рано или поздно уйдет, но он оказался хитрее. Конечно, ему нужно было что-то есть, где-то спать, сходить в туалет, в конце концов… Анна очень на это рассчитывала, сумка с деньгами была наготове. Ей хватило бы десяти минут, чтобы сбегать в ближайший магазин и запастись продуктами по крайней мере на неделю… Но все надежды рухнули, когда она увидела из окна «пересменку»: толстяк вылез из машины, разгладил мятый плащ, потянулся, посмотрел вверх, на ее окно, а на его место уселся молодой парень в темных очках. Толстяк ушел, а парень сразу запустил магнитолу и развалился на водительском месте. Анна сжала зубы и снова упала на диван.