Точка кипения - Али Найт

Канал превратился в грязное месиво. Притаившись, я сижу неподвижно, пока мои ноги не затекают. Удивляюсь, увидев пробегающую мимо соседского улья лису. Вода лениво ударяется о деревянный борт нашей баржи, в иллюминаторах темно, значит, здесь никого нет. Макс и Маркус не вернутся до следующей недели, но они бы не возражали, чтобы я здесь пожила. В моей сумочке лежит ключ от массивного навесного замка, и я воспользуюсь им на правах хозяйки.

Убедившись, что вокруг никого нет, я медленно продвигаюсь вперед и наконец вижу свой дом. Шторы в комнате Джоша задернуты, свет выключен. Он, должно быть, спит, одеяло сбилось у его ног, волосы упали на лоб. Сквозь тонкую полоску света в окне мне видны картины на стене нашей спальни и груда одежды Пола на стуле. В кухне темно. Интересно, наблюдает ли полиция за садом.

Стараясь оставаться не замеченной из дома, я пробираюсь за сараем и попадаю на борт баржи. Я отпираю дверь и проскальзываю внутрь, прикрывая ладонью свет фонарика, который ношу в сумочке еще с тех пор, как вломилась в офис Пола. Хотя иллюминаторы и небольшие, я не осмеливаюсь зажигать свет. Во мраке я вхожу через крошечную дверь в кухню с двухконфорочной плитой и маленьким холодильником. Поодаль стоит складной столик со скамейками, а штора разделяет комнату на две спальни, выполняя роль стены между ними. Еще дальше душевая со стиральной машинкой, здесь же находится еще одна дверь на заднюю палубу. Все здесь свидетельствует об «организованности» M&Ms: на кроватях свалена одежда, которая не поместилась в рюкзаки, пивные бутылки валяются на полу, совершенно новые лыжные перчатки забыты на столике рядом с ноутбуком.

Я включаю электрический обогреватель и вдруг понимаю, что ужасно голодна. Я открываю холодильник, достаю засохший кусок чеддера и начатый йогурт. В шкафу нахожу два крекера и убеждаю себя, что наелась. Согревая руки чашкой черного чая, сажусь за стол и нерешительно включаю ноутбук. К моему удивлению, он вздрагивает, голубой свет экрана отбрасывает тени по темной комнате. Макс и Маркус никогда не выключают его и не ставят пароль. Теперь мне есть чем заняться. Я достаю диск Мелоди, на котором написано «Четкий след!», и вставляю его в ноутбук. Он начинает проигрываться, и мне хочется смеяться от увиденного абсурда. Фильм снят крошечной камерой, прикрепленной к передней части ступни. Кто-то идет по темному ковровому покрытию, и острые ворсинки цепляются на объектив. Затем камера поворачивается, и видно, как мимо проходит пара туфель на высокой платформе. Я вижу лежащую заколку для волос и то, как колпачок ручки ударяется о ножку стола. Микрофон работает очень четко, улавливая каждый звук и скрип кожаной подошвы туфель, но голоса в комнате приглушенные и расплывчатые. Кто-то смеется, женская фигура раскачивается перед объективом. Вдруг камера перемещается на сорок пять градусов вверх. Тот, кто снимает все это, садится и кладет ступню на колено. Астрид показывает язык в крошечную камеру. Позади ее белокурых волос видны цветы в офисе Форвуда.

— Ах ты, бесстыдник, Лекс! Ты направляешь эту штуку на мою юбку? — смеется она в камеру.

Слышатся грохот и скрип, потом стало темно. Лекс отвернул камеру. Съемка с уровня ноги — одна из многочисленных его идей, которые были протестированы, но впоследствии забракованы.

Через несколько секунд начинается другое видео, на этот раз его туфли находятся под столом. Он уже не в офисе, на полу прекрасный белый кафель. Здесь отличная акустика, так что слова эхом разлетаются вокруг. Камера ужасно раскачивается, как будто Лекс прыгает на одной ноге, затем она останавливается. Напротив него пара фиолетовых туфель.

У их обладательницы длинные ноги и тонкие лодыжки. Лекс раскачивается на стуле, а может, это кресло-качалка. Возле стола видны дорогие кожаные туфли на каблуках и ножки в чулках телесного цвета. Невозможно разобрать, о чем идет разговор, но фильм захватывающий; язык тела очень выразительный.

Слева от фиолетовых туфель пара черных мужских ботинок. Один шнурок попадает в камеру Лекса, и я мгновенно узнаю туфли Пола. Еще пять минут смены поз и покачивания ног, и камера Лекса переходит на владелицу каблуков, а она кокетливо скрещивает ноги и отклоняется в сторону. Я начинаю уставать от флирта Лекса, раскачивающегося всем телом и ногой с камерой в частности, а фиолетовые туфли, укрывшись под столом от любопытных глаз, обвиваются вокруг лодыжки Пола. Вот где спрятана настоящая страсть! И как только туфли исчезают за штаниной моего мужа, я вспоминаю, где видела их раньше: они стояли прямо под железнодорожным ретрозначком в спальне Мелоди, ее мама как раз вычистила их и показала мне.

Пятьдесят процентов женатых мужчин изменяют. Или семьдесят процентов. Или все сто, никто точно не знает.

Другие ноги и колени мелькают на экране, но я больше не обращаю на это никакого внимания. Я была слишком самонадеянна, считая, что меня не постигнет подобная участь. Я думала, что я особенная, что мы особенные. Я считала себя удачливой. Но я только что увидела жестокую правду, очевидное доказательство того, что я такая же, как все, и моя счастливая жизнь — это фарс. Элоида была права: ты обманул нас обеих, Пол. Как ты мог так поступить со мной? Ты знал, что делаешь. И что еще важнее, Лекс тоже знал.

Его экспериментальный фильм невольно запечатлел все это. Как он, должно быть, злорадствовал, когда вручал Мелоди ядовитый маленький подарочек.

Меня охватывает гнев за мою упрямую самонадеянность, за возможности карьерного роста, которые я так никогда и не использовала, за то, что ставила интересы Пола выше своих, за свое лицемерие. Ругая себя за все, что случилось, я засовываю диск в сумку и достаю камеру Лекса.

— Мы в информационном мире, Кейт, — саркастично шепчу я. — Улыбайся, тебя снимают…

Я прочитываю инструкции от корки до корки — мозг, несмотря на мое измождение, работает очень ясно. Я смогла запомнить каждое слово. Потом я ставлю камеру на кухонную полку, устанавливаю нужный ракурс и выставляю функцию ночной съемки. Пора действовать…

Я начинаю взволнованно, хриплым и низким голосом. Спотыкаюсь и снова начинаю, на этот раз увереннее:

— Меня зовут Кейт Форман, я скрываюсь от полиции. Меня разыскивают по обвинению в убийстве Мелоди Грэм и Лекса Вуда. И эта запись — моя последняя возможность доказать, что я невиновна.

Чем дольше я говорю, тем увереннее звучит мой голос. Я начинаю с того, как нашла Пола в нашей кухне, потом говорю о том, что шарф с кровью Мелоди почему-то оказался в моем доме, рассказываю, как обнаружила тело Лекса. Посреди повествования голос мой замирает. За задней дверью слышится какой-то глухой звук, потом дверь открывается, и тяжелые шаги раздаются уже на лестнице.

Я успеваю только юркнуть под стол, ругаясь про себя, насколько глупо было полагать, что полиция не придет сюда. Длинные тени падают на пол, когда на корме включается свет. Я слышу, как открывается дверь шкафа и на пол падает чья-то сумка. На полицию это не похоже. Я осторожно ползу вперед и сворачиваю за угол в коридор. Отсюда не очень хорошо видно, но вот открывается дверь шкафа под лестницей и мужская рука вытаскивает оттуда что-то. Это сундучок из старого, позеленевшего металла, оставшийся с тех времен, когда на барже был офис Форвуда. Кто-то копается в нем, и в моем сердце закипает холодная ненависть. Я догадываюсь, что это ты, Пол, и ты пришел сюда за чем-то. Сейчас полночь, и это не совсем подходящее время для проверки финансовых соглашений или старых документов. Рука берет папку, ее голубой цвет под полоской света кажется зеленым. Рука исчезает из моего поля зрения, и дверь шкафа с глухим стуком закрывается. Пригнувшись, я припадаю к полу рядом со столом, потому что высокая фигура делает несколько больших шагов и входит в комнату. Но это не мой неверный муж, это Джон.