И проснуться не затемно, а на рассвете - Джошуа Феррис

А теперь о том, как Грант Артур попытался произвести впечатление на ее отца. К тому времени он уже поговорил с рабби Бломбергом из семинарии Йад Аврахам о том, чтобы поступить туда сразу после прохождения гиюра. Он соблюдал кашрут, субботу и все 613 заповедей, которых придерживаются ортодоксальные евреи. Он надеялся, что его обращение, прилежная учеба, интересы и Шагал произведут приятное впечатление на человека, которого он прочил в тести. Да, его мать не еврейка, но даже среди ортодоксии принято считать, что в глазах Господа обращенные и урожденные иудеи равны.

– Какая разница, что принято или как на это смотрит Бог? Отец все равно тебя не одобрит.

Они сидели на дальнем конце нового стола на шестнадцать персон. Грант Артур мечтал, что когда-нибудь за этим столом будут проходить субботние ужины, рядом будет сидеть его жена и все многочисленные родственники.

– То есть в глазах Бога и государства Израиль я – еврей, но в глазах рабби Мендельсона, отца Мирав, я родился гоем и гоем умру? Но это же бред, Мирав! Неужто галаха ничего для него не значит?

– Галаха! Ты меня не слушаешь, Грант. Законы тут ни при чем. Ты хочешь жениться на его дочери. На дочери. Мой муж должен быть евреем, то есть родиться от матери-еврейки. А если ты начнешь качать права, смею тебя заверить, он процитирует мицву, запрещающую евреям заключать браки с гоями.

– Я больше не гой.

– Пока ты не предстанешь перед бейт дином – ты гой.

Миновал год, и хотя Грант Артур еще не прошел гиюра, он носил окладистую бороду, не выходил из дома с непокрытой головой и сделал обрезание. Он разговаривал так, словно был евреем всю жизнь – жизнь, которую целиком посвятил иудаизму.

– Выходит, ему плевать, – спокойно сказал он Мирав, – что я делаю это по собственной воле, охотно, с любовью, что больше всего на свете я люблю евреев, что по-настоящему счастлив я только в шуле, что иудаизм манит меня мудростью и красотой и что я клянусь почитать эту мудрость и красоту до конца своих дней? И ему плевать, что я хочу произвести на свет множество детей – внуков твоему отцу, – которых буду воспитывать в согласии с еврейскими законами и обычаями? Я пришел к этому сам, по собственному желанию, а ты хочешь сказать, что твой отец предпочтет мне любого, самого заурядного еврея, только потому что его мать была еврейкой?

– Знаешь ли ты, перед какими людьми он стоит во время службы? Некоторые из них едва успели вырваться из Европы до прихода нацистов. Один сидел в концлагере. Эти люди помнят, как их деревни разоряли только потому, что они – евреи. Мой отец приехал из Киева…

– Я это знаю.

– Он видел, что случилось с его семьей – с отцом, дядями. Он был тогда мальчишкой. Ты знаешь историю, Грант, а мой отец ее прожил.

– Это не делает меня недостойным.

– В глазах моего отца и прихожан его синагоги – делает.

– А в твоих глазах?

– В моих – нет. Мы поедем в Израиль. Создадим новую семью.

– И потеряем ту, которая у тебя уже есть?

– Какая разница, если у нас будет собственная?

– Нас не будут приглашать в твой дом. Никаких шаббатов, седеров, семейных праздников. И мне никогда не найдется места в синагоге твоего отца.

– Я его знаю. Он этого никогда не допустит.

– Но ради чего все мои старания, если не ради этого?

Мирав не вполне поняла его вопрос и смутилась. Волнуется ли он, что она потеряет свою семью, или боится каким-то образом потерять ее сам? Но как можно потерять то, что никогда тебе не принадлежало? Он был знаком с двумя ее кузинами – и только.

В один прекрасный день к его воротам подошел рабби Мендельсон. Он позвонил в звонок и велел позвать дочь.

Они оба долгое время готовились к этой встрече, но оказались не готовы. Отец попросил Мирав познакомить его с молодым человеком, открывшим дверь. Затем спросил, дома ли его родители.

– Мои родители живут в Нью-Йорке, сэр.

– Вы живете один?

Грант Артур кивнул.

– Если это не слишком вас затруднит, можно мне войти в дом?

– Конечно!

Ошер Мендельсон остановился в коридоре и похвалил дом. Он ничего не сказал о скудной обстановке или о Шагале, висевшем на самом видном месте в гостиной. Грант и Мирав молча наблюдали, как он заглядывает в комнату с камином, креслом-мешком и книгами на полу.

– Нельзя ли нам присесть? – спросил раввин.

– Нам вдвоем? Или Мирав тоже?

– Присоединишься к нам, юная леди?

– Если ты этого хочешь, папа.

– Да. Я считаю, так будет лучше.

Они сели за новый обеденный стол, и Грант Артур побежал на кухню за напитками. Он хотел предложить рабби несколько напитков на выбор. Уж что-что, а встречать гостей и устраивать вечеринки он умел – не хуже, чем Мирав умела зажигать свечи с молитвой на устах. Умение это он унаследовал от родителей. Но в холодильнике не было ничего, кроме початой бутылки молока. Поэтому Грант выскочил из дома через заднюю дверь и побежал в магазин (принадлежавший дяде Мирав), где купил три вида сока, два вида содовой, чай и кофе. Но, пока он бегал, задняя дверь захлопнулась от сквозняка, и ему пришлось звонить в переднюю. Конечно, Мирав и ее отец очень удивились: все это время они молча ждали, когда он вернется из кухни. Он еще раз извинился, разложил продукты по местам и спросил, чего они хотят выпить. Мирав ничего не хотела, а ее отец попросил стакан воды.

– Как я понял, – начал раввин, после того как Грант Артур наконец уселся во главе стола, купленного для будущей семьи – раввина и его дочери, – вы знакомы с рабби Юклусом из Анше Эмес.

– Да, сэр.

– Рабби Юклус говорит, что вы хотите стать евреем.

– Да, сэр, хочу.

– Он говорит, у вас блестящий ум. Быть может, вы даже гений. Вы произвели на него неизгладимое впечатление.

– Я целыми днями напролет изучаю иудаизм, сэр. И собираюсь посвятить этому всю жизнь. Надеюсь в будущем последовать примеру еврейских ученых, которыми восхищаюсь больше всего. Это Рабби Акива и Спиноза.

– Благородная цель.

– Я уже немного освоил иврит и читаю Тору минимум по шесть часов в день. Мой любимый поэт – Генрих Гейне. Может, евреем он был не очень хорошим, но стихи писал великолепные.

– Еще я понял, – сказал раввин, – что вы сменили имя, верно? Об этом мне рассказал рабби Бломберг из Йад Аврахам.

– Я сейчас как раз в процессе, рабби Мендельсон.

– И у кого вы учитесь в данный момент?

– У рабби Ротблатта, сэр. Из храма Израиля.

– Ах да, точно. Рабби Ротблатт мне поведал, что сразу после прохождения гиюра вы хотите поступать в семинарию.

– Да, сэр, я надеюсь однажды стать раввином. Как вы.