Германский флот в Первую мировую войну - Рейнгард фон Шеер

Англичане надеялись поставить Германию на колени, не подвергаясь при этом риску потерь, в результате которых английский флот мог бы оказаться слабее соединенных флотов прочих морских держав. Если бы мы искали боя в тех водах, которые английский флот избрал для своей стоянки, то их стратегия приносила флоту также и тактические выгоды. Он имел возможность проводить систему наблюдения, организованную на подходах к Северному морю и на путях в Скандинавию, и в то же время он находился в самых выгодных условиях для отражения нападения из Германской бухты. Мало [322] того, английский план исходил при этом из предположения, что английскому флоту удастся таким путем наилучшим способом обеспечить и английскую торговлю.

Здесь учитывалось, что деятельность наших крейсеров, находившихся за границей, должна была в скором времени замереть, а прорыв вспомогательных крейсеров сквозь линию охранения в Северном море мог быть лишь случайностью; наконец, подобный прорыв мог бы вызвать лишь временное беспокойство и отнюдь ни приобрел бы решающего значения. В этом предположении англичане не ошибались.

В сознании полной безнаказанности, не обращая внимания на права нейтральных государств, со стороны которых и не ожидалось, впрочем, серьезного сопротивления, англичане проводили свои мероприятия, которые казались им самыми целесообразными для полной изоляции Германии. С объявлением Северного моря районом военных действий прежнее понятие о блокаде потеряло смысл, так как при наличии мин и подводных лодок регулярное поддержание эффективной блокады становилось невозможным. Но для англичан вопрос о поддержании объявленной ранее блокады решался и в этой новой форме; они считали подобную «блокаду» своевременной, а следовательно, и «законной» и проводили эту линию, не придавая ни малейшего значения протестам нейтральных стран.

По английским понятиям само собой разумеется, что сущность морской войны заключается в уничтожении неприятельской морской торговли, и все средства, которые этому способствуют, являются законными. Англичане применяли эти средства, опираясь на мощь своего флота, и на эту глухую стену натыкались протесты нейтральных государств. События данной войны с очевидностью показали, каким заблуждением со стороны нейтральных стран были их надежды на то, что сильная на море Англия предоставит им для судоходства в районе военных действий такие же права, какие она обеспечила себе самой морскими трактатами на случай своего собственного [323] нейтралитета. Права нейтральных стран могли быть использованы лишь мощным в военно-морском отношении государством, не участвующим в войне и желающим по-прежнему охранять свои интересы в районе военных действий, назависимо от того, пострадает или нет одна из воюющих сторон. Именно в этой форме сложились наши взаимоотношения с Америкой. Разумеется, в подобных постановлениях должны были иметь место хотя бы внешние признаки законности. Для этого необходимо было пустить в ход какую-либо громкую фразу.

Таким аргументом, под высокую защиту которого были поставлены американские торговые интересы, в данной войне явилось выражение — «веления гуманности». Ни одна страна, не исключая и Америки, не считала несовместимой с «велениями гуманности» постройку подводных лодок для военных целей, заключавшихся, надо полагать, в производстве внезапных атак на неприятельские военные корабли и в потоплении их со всем содержимым. Если рассматривать вопрос с точки зрения чистого человеколюбия, то какая же разница, носят ли тысячи тонущих людей военно-морскую форму или же принадлежат к экипажу торгового судна, которое доставляет неприятелю боеприпасы и продовольствие, затягивая тем самым войну и распространяя ее бедствия на неповинных женщин и детей?

Что касается Англии, то ее представление о морском праве нагляднейшим образом вытекает из английского толкования Лондонской декларации. По инициативе английского правительства в 1909 г. имели место переговоры; при этом было выработано соглашение, по которому участвовавшие в переговорах державы, в их числе Англия, Франция, Россия, Соединенные Штаты, Германия и др., «согласились постановить, что содержащийся в декларации регламент в основном соответствует общепризнанным принципам международного права». Палата лордов нашла это соглашение в недостаточной мере отвечающим английским интересам, поэтому оно не было ратифицировано Англией. На этом основании Англия имела, конечно, [324] формальное право не придерживаться упомянутого регламента, но вместе с тем она нарушила признанные всеми государствами основные принципы, на которых строятся права отдельных народов. 20 августа 1914 г. английское правительство заявило о своем решении принять постановления Лондонской декларации, но с известными изменениями и дополнениями, которые оно считает совершенно необходимыми для обеспечения эффективности операций на море. Здесь с полной откровенностью высказано, что англичане считают всякое право обязательным для себя, поскольку оно не мешает их боевым операциям, и что они будут позволять себе отступления от этого права, если это будет необходимо для обеспечения эффективности операций. Таким образом, англичане нарушили право нейтральных стран на доставку всякого рода товаров в Германию. Нейтральные государства вынуждены были даже дать обязательства потреблять внутри страны ввезенные морем жизненные припасы и отказываться от морского импорта, в обмен на который они могли бы выделять равноценное количество продовольствия для доставки в Германию. В противовес этой грубой политике силы выдвигалась иная политика, пытавшаяся найти защиту в протестах и в соблюдении законности; к сожалению, именно по этому пути и пошла наша дипломатия.

В добавление ко всему этому мы не встречали сочувствия со стороны нейтральных держав. Америка заявила, что если Англия не соблюдает международных постановлений, то это не дает нам права в свою очередь совершать поступки, которые противоречат международному праву и с которыми Америка вынуждена была бы считаться. Более того, она требовала для своих граждан права беспрепятственно путешествовать по морю в любых районах. Нам было заявлено, что если мы не воздержимся от применения объявленных нами репрессивных мер, которые, по мнению Америки, грешили против «велений гуманности», то нас потребуют к ответу. По отношению к Англии подобный тон не применялся. Но почему же? Только [325] потому, что прибытие американских судов было в высшей степени желательно для англичан, которым они доставляли все, в чем англичане так настоятельно нуждались. С их стороны нельзя было ждать никаких помех по отношению к этим торговым сношениям, так как это шло бы вразрез с их личными интересами и при этом они не рисковали согрешить против «велений гуманности».

Возникает вопрос, как могло уживаться с понятием о гуманности то обстоятельство, что Америка помогала нашим противникам в их стремлении все туже затянуть на нашей шее голодную петлю? Объяснение этому придется искать в своеобразной англо-саксонской морали, согласно которой «business» и гуманность не имеют между собой ничего общего.

Когда выяснилось, что английское правительство стремится взять Германию измором, нам пришлось вплотную подойти к изысканию возможности избежать этой опасности. Давление, которое собиралась оказать на нас Англия, очень скоро должно было дать себя знать. На помощь нейтральных стран нам не приходилось рассчитывать. Они все без исключения подчинялись английскому произволу даже тогда, когда их выгоды (как, например, у Норвегии и Америки) этого не требовали. Как мы видели в предыдущих главах, наш флот, с начала войны уступавший по силе англичанам, в попытках оказать противодействие их планам не мог добиться решительного успеха, в результате которого германская торговля вновь могла бы ожить, а английская торговля стала бы добычей наших крейсеров. Мысль о возможности добиться подобного положения вообще относилась бы к области утопий и не считалась бы с наличием крупных подсобных средств, которыми Англия располагала, помимо дредноутов, и которые позволяли ей господствовать на морских торговых путях даже в том случае, если бы ее линейный флот понес тяжелые потери.