Русский - Юрий Костин

— Вы знаете, я ведь составил специальное письмо в Администрацию президента и приложил к нему копию записки Плукшина…

— Отправили?

— Отправил, — сокрушенно произнес Сосновский. — Теперь и меня, скорее всего, отправят. В стойло.

— Куда?

— Век доживать на пенсии, вот куда.

— Необязательно.

— Уверен, поскольку идиот не имеет права руководить секретным научным центром.

— Вы не идиот.

— И я так считал. Но потом позволил себе принять на веру гипотезу Плукшина о сенсации века…

— Сейчас уже не верите?

— Верю, что нашли нечто уникальное. Знаете, что я думаю? Это вполне могут быть доисторические таблички, изначально обнаруженные где-нибудь в Малой Азии… А на Тунгуску их подбросили, чтобы смутить неокрепшие умы таких энтузиастов, как Привольский, и экзальтированных ученых вроде Плукшина…

— Таким образом, ценность эти «скрижали» все равно имеют?

— Без сомнения. Привольский ведь хотел их продать.

— Мне он рассказывал о миссии спасти человечество.

— Как же! — в голосе Сосновского послышалась горечь. — В момент убийства он находился в квартире Плукшина. Уверен, ликвидация Вилори-ка Рудольфовича в его планы не входила, просто у одного из архаровцев Устинова нервы сдали. Тут подворачивается ваш Антон Ушаков. Вот и решают они устроить подставу… — Сосновский поморщился. — Простите великодушно, вынужден использовать жаргон. Антон с его отпечатками и зонтиком оказался весьма кстати. Хорошо еще, что удалось пристроить дело Ушакова к Исакову. Иначе, глядишь, до Привольского и не докопались бы. Понятно, что Устинов решил заработать самостоятельно и, устроив нападение на меня — если хотите, расскажу как все было, — отнял одну табличку.

— Кто был информирован о пропаже табличек? — спросил Тихонов.

— Никто, кроме отдела Исакова, — уверенно заявил Сергей Самуилович. — Так вы все-таки знаете, где они теперь? У Антона?

— Не верится, что все на самом деле так просто, — качая головой, заметил Александр Валентинович, сочтя нужным повременить с ответом. — Привольский — ученый, ваш заместитель. Неужели он просто-напросто хотел продать таблички?

— Абсолютно точно. Я даже знаю кому.

— Интересно…

— По иронии судьбы, это мой старый знакомый, ныне работает в ЦРУ. Большой специалист по Восточной Европе. Начинал службу в Берлине, как раз в те дни, когда там стали возводить стену. Жил в России, объездил половину Союза в свое время. Человек блестяще образованный, знающий толк в археологических ценностях.

— В Берлине? Как забавно…

— А что такое?

— Видите ли, Вилорик Плукшин тоже находился в 1961 году в Берлине. Проходил срочную.

— Любопытно. Но в этом, согласитесь, нет ничего удивительного.

— Вы так считаете? — спросил Тихонов.

— Уверен.

— А я, знаете, в случайности не верю. И кстати, я вот сейчас только понял: он никогда и ничего не рассказывал мне про свою службу в группе советских войск в Германии.

Они стояли, облокотившись на парапет, любуясь самым красивым видом Москвы. Тихонов достал сигарету, закурил.

— Не желаете? — спросил он Сосновского, протягивая тому пачку «Кэмел».

— Очень хочется, но не буду. Дал зарок больше не дымить. Хотя, говорят, в мои годы бросать поздно.

Тихонов пожал плечами.

— Теперь ясно, зачем Привольский настойчиво продвигал версию о космическом происхождении табличек. Пытался увести процесс исследований в русло фантастики, принижал археологическую ценность находки, — заметил Сергей Самуилович.

— Я читал дневник Плукшина, который достался мне по наследству, — сказал Тихонов. — Уверен, с табличками не все так просто. И еще… Вы хорошо сделали, что отослали письмо в Администрацию. А вдруг там отнесутся к предупреждению Вилорика Рудольфовича серьезно?

— А я вот теперь в этом сомневаюсь. Если бы под документом стояла подпись пророка Моисея… Так что там с дневником-то?

— Дело в том, что и я не понимаю, с чем мы с вами имеем дело. Из дневника следует, что пятая табличка, которую у вас похитили, служила ключом к правильной расшифровке текстов.

— Так он же все и так расшифровал? — удивился Сосновский.

— Его версия расшифровки — лишь один вариант из многих возможных…

— Я, кажется, понимаю, о чем речь, — проговорил Сосновский. — «У Торы семьдесят лиц».

— Верно, — согласился Тихонов. — Поскольку Плукшин считает, что тексты на табличках из тайги имеют тот же источник, что и скрижали Моисея…

Сосновский аккуратно откашлялся в кулак и искоса глянул на Александра Валентиновича.

— Тот же источник, что и скрижали Моисея? — переспросил он.

— Сергей Самуилович, — продолжал Тихонов. — Плукшин никогда в жизни слов на ветер не бросал. Эти таблички произведены из «метеоритного камня». Определить его возраст нереально: сто лет, двести миллионов, триста… Ящик для боеприпасов, в котором таблички были найдены, сделали в 1914 году в Германии. Таблички извлекли из озера Чеко весной этого года. Если бы не ящик из оцинкованного железа, никогда бы ваши миноискатели, или что еще вы там использовали, не обнаружили бы осколков метеорита. Некто Куликов, ученый, держал таблички в руках до вас и даже сделал попытку перевести их на русский. Больше того, одну из них он взял с собой на память, после чего она, спустя годы, каким-то чудом попала к Вилорику. Ящик и его содержимое, ну, кроме пятой таблички, этот ученый не уничтожил, а зачем-то выбросил в озеро. Значит, либо торопился, либо хотел, чтобы оставался шанс, что его со временем найдут.

— Все верно, — заметил Сосновский. — Мы знаем, что таблички попали в озеро в начале прошлого века. Откуда они взялись, где были раньше, прилетели к нам из космоса или оказались в тайге иным способом? Это все вопросы, на которые ответа нет.

— Если верить Плукшину, на данный момент у нас на руках действительно имеется только один факт: автором начертанного на «тунгусских скрижалях» мог быть человек, владевший правилами составления текстов на древнееврейском языке и типографией, с помощью которой возможно наносить тончайшие рисунки на сверхпрочный материал. Материал, который даже поцарапать невозможно. Но и это не самое главное. Этот автор обладал даром вкладывать в один и тот же текст десятки значений. Так что интерпретировать написанное на табличках можно по-разному.

— Но логика-то должна быть? Иначе нетрудно подогнать эти тексты под любую философию, сфальсифицировать наконец, — заметил Сосновский.

Тихонов приосанился. Это была «его» тема.

— Толкование книг Библии — наука, которая будет посложней математики, потому что не на всех этапах расшифровки ее тексты поддаются систематизации с помощью обычной человеческой логики, — заметил он. — Перевести арамейские или даже древнееврейские тексты можно с высокой точностью. Классных специалистов мало, но они есть. Но каждый библейский стих имеет семьдесят уровней интерпретации. Среди них: «простой смысл», обозначающий исторический фон описываемых событий, «скрытый намек» или иносказание, толкование символов, зашифрованных в простом повествовании, и, наконец, «тайна» — таинство высшей жизни, доступное лишь особо духовным людям, пророкам.