Девятая могила - Стефан Анхем

Один раз он отплатил ей той же монетой, отказался признать себя виноватым и использовал ее методы. Во время двухнедельной поездки на автомобиле по Франции и Италии они не сказали друг другу ни слова, кроме самого необходимого. Через несколько дней их настроением заразились дети, которые стали беспокойными и начали ссориться. По молчаливому соглашению они разделились, и каждый взял по ребенку, как только представился случай. До сих пор это было самое плохое, что ему пришлось пережить, хотя он не мог вспомнить, из-за чего вышла ссора.

Вздохнув, Фабиан попытался выкинуть воспоминание из головы и взял мобильный, чтобы проверить, нет ли у него пропущенных СМС или звонков. Потом пошел на кухню, где включил стерео. Зазвучал альбом «Broken Social Scene»[11], и он стал накрывать на стол к ужину. Вот уже полгода он не мог поставить никакой другой диск, поскольку на стерео сломался механизм открытия дисковода. К счастью, альбом был таким многогранным, что он еще не успел от него устать.

В разгар композиции Hotel завибрировал мобильный. Наконец-то, подумал он и нажал на сообщение. Степень разочарования поразила даже его самого, когда он понял, что это совсем не от Сони.

«Только что вышла из ванны. Через час буду готова. Как ты? Увидимся в гостинице “Людмар”… Н».

Точно, он же обещал Ниве пригласить ее сегодня вечером в бар. Он совершенно об этом забыл. Или вытеснил это из памяти. Он написал ответ, где объяснил, что, к сожалению, вынужден все отменить, поскольку сидит дома с детьми.

«Как жаль. А я хотела сделать тебе маленький подарок. Я знаю, что он тебе понравится».

Через два с половиной часа Теодор по-прежнему сидел, запершись, в своей комнате, Матильда спала в своей постели, а Соня все так же не подавала никаких признаков жизни.

А Фабиан сидел в такси и ехал в «Людмар».

Сначала Дуня Хоугор решила, что это не она. Что-то кто-то другой стоит, вперив в нее взгляд. Этот кто-то проник в ее квартиру, порылся в ее гардеробе и надел на себя ее одежду. Ее черные джинсы и светло-бежевую блузку, которая вообще-то была чересчур нарядной, но которую она все равно решила надеть на встречу со своими коллегами по другую сторону пролива.

Теперь блузка была порвана и заляпана кровью.

То же самое с джинсами и волосами, которые сбились в толстые липкие космы.

Но больше всего ее поразило лицо.

Хотя спустя несколько секунд она смогла убедить себя, что здесь нет никакой другой женщины, лицо вызывало у нее сомнение. Одно дело кровь и какие-то другие засохшие выделения. Хуже было со ссадиной на лбу, не говоря уже о синяках и припухлостях.

Что бы Бенни Виллумсен с ней ни делал, во всяком случае, он не проявлял осторожности.

Двери лифта открылись. Дуня оторвала взгляд от зеркала и, хромая, вышла в ночь. Ледяной ветер продул ее насквозь. Мимо проезжал поток такси, но она даже не попыталась кого-то остановить. Она так выглядела, что сама бы себя не посадила в машину.

Пройдя тридцать метров по обледеневшему и очень узкому тротуару, явно не предназначенному для ходьбы, она услышала оглушительный грохот. Подняв глаза к беззвездной тьме и увидев огни идущих на посадку самолетов, поняла, что находится совсем рядом с аэропортом Каструп.

Он что, собирается улететь из страны? Поэтому он поставил машину именно здесь, думала она, садясь в поезд метро, работающий без машиниста, и игнорируя испуганные взгляды других пассажиров. Но он в розыске и, если только не изменил внешность и не достал фальшивый паспорт, никогда не пройдет контроль безопасности.

На станции «Норрепорт» Дуня оставила попытки понять происходящее и вышла из вагона. Мысль, что она скоро будет дома, придавала ей достаточно энергии, чтобы побороть боль в ноге и быстро пройти весь путь по улице Фредериксборггаде и дальше по мосту Королевы Луизы. Подойдя к подъезду, она нажала на кнопку рядом с маленькой светящейся табличкой с ее именем и именем Карстена. Но ничего не услышала: ни щелчков домофона, ни жужжания замка.

В каком-то смысле это типично для Карстена. Если он никого не ждал, то никогда не утруждал себя, не выходил в холл и не поднимал трубку домофона. Или это вор, или разносчик рекламы, постоянно объяснял он. Но ведь это мог быть человек, на которого напал серийный убийца и отнял у него ключи и мобильный телефон, и который теперь замерзает.

Дуня сделала новую попытку и подержала кнопку гораздо дольше, чем имело смысл, хотя знала, что Карстена не прошибешь. Скорее, она давала ему еще один аргумент в пользу того, почему ему не надо вставать. Зачем впускать того, кто уже испортил мне настроение? Но разве он не должен понять, что это она? Ведь ее не было дома как минимум сутки, и он наверняка спрашивал себя, где она. Она вышла на улицу и посмотрела на окна квартиры. Свет не горел. Значит, его нет дома? Тем более странно.

Она снова подошла к двери и стала яростно звонить всем соседям подряд. Вскоре она смогла войти в тепло, но не сумела им насладиться. Тут что-то не так. Не зажигая света на лестнице, поднялась на третий этаж. Поправила горшок с пальмой юкка, который так косо стоял на подставке, что мог перевернуться. Зато дверь оказалась незапертой, что еще больше сбило Дуню с толку. Она вошла и осторожно закрыла за собой дверь.

Помимо глухих ударов композиции Мадонны из соседней квартиры, было тихо. Значит, Карстена нет дома. И тем не менее, квартира была не заперта. Она прошла дальше, не включая света, и стала пробираться в спальню, ощупывая стены руками.

Кровать была застелена покрывалом так туго, как только мог сделать Карстен. В обычных случаях это ее раздражало, поскольку он всегда жаловался на то, как стелет она. По его мнению, она вообще этого не делала. Но в этот раз застеленная им кровать ее успокоила. В каком-то смысле это означало его присутствие. Может быть, все же есть естественное объяснение.

Она прошла на кухню и там нашла это объяснение в виде написанной от руки записки:

Точно. Он должен был поехать в Стокгольм на семинар, она совершенно забыла. И он, конечно, не мог понять, куда она делась, и пытался связаться с ней, пока чуть было не опоздал на самолет. Дуня вздыхала от собственной забывчивости, пока зажигала верхний свет и мыла руки и лицо теплой водой. Она должна принять ванну. Но сначала ей надо что-нибудь съесть, иначе она упадет в обморок.

К сожалению, кухню Карстен тоже убрал на свой лад. Иными словами, все на своих местах, а мойка сияет так, что в нее можно смотреться, как в зеркало. Ваза под фрукты стоит в сушке, а хлебница пуста. По привычке он выкинул все скоропортящиеся продукты, поскольку не знал, когда она вернется домой. То же самое в холодильнике, в котором были только банка с апельсиновым мармеладом, консервы из сельди, которые они купили несколько лет назад, когда ездили в Мальме, и тюбик с икрой Kalles kaviar из ИКЕА, на покупке которого настоял Карстен, хотя ни разу не притронулся к икре.