Мама - Алексей Гравицкий

Да, я видела восхождение на Олимп и падение с Олимпа. Я видела рай и ад на земле. Я знаю, как это бывает, когда боги и дьяволы рождаются и умирают среди людей. Если бы я была чуть моложе, может быть, создала бы Священное Писание. Новую Библию, или Евангелие, или еще какие-нибудь мифы древних миров. Только я давно уже вышла из возраста божьих летописцев. Теперь мне остается плыть по этому чуждому морю, существовать тенью былого в этом чуждом мире и ждать, когда же тень отделится от праха.

Осталось уже немного. Скоро, очень скоро прах отойдет к праху, а тень унесется в мир теней. Душа отправится в свое вечное странствие, если оно, это странствие, существует.

А сейчас мне остается лишь вспоминать… вспоминать, как давно все это было… как странно все это было…

Огромный гриб расползся по экрану, застыл, затем маленьким кадром переполз в угол экрана, с которого что-то нервно трещал ведущий. Слава поморщился, выключил звук телевизора и посмотрел на Юлию Владимировну.

Гарант конституции сидела за массивным столом, уронив голову на руки.

– Откуда эти фотографии? – резко спросил Слава. – Что они там говорят, эти американцы?

Юлия подняла голову. Смотреть на женщину-президента было сейчас неприятно. Лицо постарело, от косметики не осталось и следа, зато наметились резкие морщины. Глаза покраснели и запали. Под глазами набухли, как свинцовые грозовые тучи, тяжелые мешки. Видел бы Григорянц ее сейчас, назвал бы не сумасшедшей, а уставшей или жалкой бабой.

– И этот человек взялся управлять страной, – хрипло рассмеялась она. – Фотографии со спутника, а это не американцы, а Евроньюс. Американцы молчат. Сообщили мировой общественности об ужасной трагедии, случившейся на территории, подконтрольной НАТО, расписали во всех подробностях теракт, а теперь безмолвствуют.

– Ты отправила мое послание Белому дому? – Слава строго поглядел на президентшу.

Еще несколько недель назад она казалась мудрой все понимающей дамой, а теперь эта дама со своим пониманием всего у него в подчинении. И всей ее значимости и загадочности хватает только на то, чтобы пытаться быть с ним на равных, всем своим видом показывая, что она по-прежнему выше него.

– Отправила.

– И?

– Что «и»? – истерично засмеялась Юлия. – Они помянули какие-то соглашения о ядерном разоружении, какие-то пакты, еще ворох международных договоров, выразили протест. Все это казенно, сухо. Дежурная отписка. Нападать правда, теперь боятся, но на контакт идти не торопятся.

– Отлично, – расслабленно выдохнул Слава. – Тогда действовать будем мы. Зови бывшего, я хочу с ним поговорить.

Юлия поглядела угрюмо, исподлобья, но говорить ничего не стала, молча вышла.

Слава остался один.

Телевизор продолжал беззвучно помигивать картинками. Вячеслав обошел вокруг стола и уселся в кресло с высокой спинкой. Пальцы вцепились в подлокотники, сжались до белизны. Ну вот, трон он уже примерил, теперь осталось скипетр, державу и корону.

Слава откинулся на спинку кресла, запрокинул голову и рассмеялся. Смех получился хриплым и натянутым. Что-то неестественное было в нем. Когда-то давным-давно, в далеком детстве, он смотрел документальный фильм про Ленина. Фильм был банальный до тошноты, ничего нового. Старые дифирамбы, старая грязь. Но из всего этого старого ему запомнился один маленький эпизод. Интервью с ветхим стариком. Этот древний старец видел Ленина живым не то в семнадцатом, не то в восемнадцатом году. Он тогда еще совсем мальчишкой стоял в охране возле домика, в котором остановился Ленин.

Дело было посреди ночи. В окне горел свет, хоть оно и было плотно занавешено. И вдруг штора распахнулась, в оконном проеме появилась фигура вождя мирового пролетариата. И не было в этой фигуре сейчас ничего величественного или мистического. Был просто уставший человек, который смотрел в темноту улицы, не зная, что на него кто-то смотрит. А потом он вдруг запрокинул голову и завыл. Дико, страшно. Именно об этом диком страхе рассказывал тот красноармеец, вспоминая встречу с вождем уже будучи стариком.

На Славу это воспоминание тогда произвело впечатление. Он все никак не мог понять, почему выл в ночи тот, кто добился всего…

К чему Вячеслав вспомнил об этом сейчас? Да просто потому, что вдруг понял причину. Не мозгами осмыслил, а прочувствовал. И ему жутко захотелось распахнуть окно и завыть.

Все рухнуло. А если нет, то скоро уже все рухнет. Она почувствовала это, когда увидела его первый раз. Она поняла это, когда он добрался до бывшего, она знала это, когда запершись в бункере он отдавал приказы.

Юля зашла в лифт, нажала кнопку. Двери закрылись бесшумно, где-то вдали тихонько загудел мотор. Гарант конституции вернулась к своим мыслям.

Да, именно тогда, когда он начал распоряжаться, когда сделал то, чего никто не мог сделать, совершил то, на что не мог решиться даже бывший, тогда она осознала это до конца. Все рухнет. Уже рушится. Мир начал давать трещины. Рушилось то, что так долго и усиленно создавалось. Летело в тартарары все привычное. И она знала, что это конец. Конец всему: миру, надеждам, планам. Самое мудрое было бы выступить против него, отменить приказ, запретить испытание, спасти американцев. Ведь по сути штатовцы ничего плохого не делали. Нет, конечно, пятнадцать лет назад свои базы они строили на костях, но то когда было. И потом тогда были другие обстоятельства. А сейчас мирная спокойная жизнь, выход из кризиса возможен только под началом США. И если бы не этот беспредельщик…

О чем он думал? О чести страны? Какая честь, когда жизни страны угрожают? Да какой страны, вообще жизни на земле. А он все о чести.

Лифт остановился, двери распахнулись. Где-то там, в конце коридора, его апартаменты. В прежние времена она отправила бы кого-то, чтобы бывшего пригласили к ней наверх. Теперь же она сама выбежала, как служанка, из собственного кабинета и отправилась вниз приглашать бывшего к будущему. Хотя почему будущему? Настоящему.

На эти вопли о чести он купил всех. Марионеточные правители по всем округам, городам – в общем, каждый, кто за что-то отвечал и подчинялся бывшей власти, все до единого поддержали этого ставленника бывшего президента. Купились на вопли о национальной гордости.

Перед внутренним взором встал пульт, огромный экран, разбившийся на сотни маленьких квадратиков, с каждого из которых смотрел испуганными глазами ничего непонимающий мелкий правитель. Князек, который привык думать о том, что происходит в его маленьком мирке, забыв, что мир больше, необъятнее, что его мелкое, живущее якобы по своим законам княжество – лишь мелкая шестеренка в огромном механизме, подчиняющаяся этому механизму.

Беспредельщик подошел к делу очень грамотно. Сперва показал полную картинку, напомнил то, о чем многие успели позабыть. Завалил информацией, испугал, привел в паническое состояние. А после этого показал выход из ситуации, расписывая его яркими красками, облекая в притягательные красивые формы. И все выглядело настолько складно и красиво, что каждый испуганный и растерянный правитель почувствовал гордость за себя, за свой народ, который рассыпался на кучки отрешенных людей, пытающихся выжить, за свою страну, которой давно нет, за ту силу, частичкой которой каждый из них является.