Главная тайна фюрера - Леонид Млечин

Курт Шумахер знал, как уязвить колченогого Геббельса, не попавшего на военную службу.

— Этой партией, — продолжал Шумахер, — большой частью руководят люди, которые во время войны уклонялись от военной службы. И подобные люди нагло заявляют: «Мы — фронтовики!» Я констатирую: семьдесят три процента депутатов социал-демократической фракции рейхстага находились во время войны на действительной военной службе. Из числа сидящих здесь господ национальных социалистов в войне участвовали, правда, семьдесят семь процентов, но почти половина в офицерских чинах; остальная же часть их была призвана только в 1918 году и на фронт не попала. В заключение я хочу сказать господам национальным социалистам: можете позволять себе что хотите, но вам никогда не превзойти степень нашего презрения к вам…

В стенограмме записано: «Громкий, продолжительный смех среди социал-демократов. Шум среди нацистов».

Почему Гитлеру удалось прийти к власти? Десятилетиями историки, экономисты и психологи пытаются найти ответ на этот вопрос. Была ли победа национальных социалистов неизбежной?

Страна раскололась на враждующие группировки. Общество захлестывала политическая озлобленность и взаимная ненависть. Веймарская система трещала под натиском слева и справа. Главный враг демократии находился, конечно, справа, но и левые своими нападками на неустойчивое, нестабильное демократическое государство немало способствовали его разрушению.

Национально мыслящие круги, опора Гитлера, пинали республику как чуждую народу, как предающую национальные интересы. Левые топтали республику за нереализованность мечты о всеобщем равенстве и братстве. Они относились к республике высокомерно, а то и цинично и глумливо.

Либеральная интеллигенция с восторгом восприняла провозглашение Веймарской республики. Это казалось началом новой эры. Но восторг быстро уступил место разочарованию. То, на что надеялись, не сбылось. И они тоже стали критиковать государство, думая о том, что, может быть, народ еще не созрел для демократии?… Огромное количество порядочных людей так и не научились любить республику и верить в ее будущее. Она казалась им триумфом посредственности.

«Лишь немногие немцы испытывали уважение или хотя бы относительную симпатию к Веймарской республике, — писал австрийский публицист Манес Шпербер, — ее с беспощадным упорством презирали и ненавидели и крайне правые, и крайне левые. Мелкая буржуазия и бедная часть среднего класса, ненавидя республику, страстно желали ей уничтожения… Вряд ли хоть кто-нибудь ставил ей в заслугу огромные достижения по возрождению обесчещенного, разбитого, обедневшего государства и тот культурный взлет, результаты которого через много лет после войны были признаны всеми».

Говорят, что это была республика без республиканцев, демократия без демократов. Веймарская конституция была рассчитана на готовность граждан принять демократическое политическое устройство. Но далеко не все были к этому готовы. Между людьми демократических убеждений не было единства. Все сколько-нибудь заметные фигуры находились в ссоре друг с другом. Из-за раздоров, противоречий, неумения объединиться вся их политическая деятельность была обречена на провал. Раскол в среде демократов, их почти мистическая неспособность к консолидации, неумение разглядеть и оценить реального врага оказались роковыми для судьбы демократии в стране.

Не удалось создать блок умеренных, сознающих свою ответственность партий, поддерживающих конституцию, и дать тем самым отпор экстремистам. Напротив, возобладало пренебрежение общегосударственными интересами во имя партийных или личных симпатий. И демократы, бравируя своим пренебрежением к парламентской системе, говорили:

— Даже не помню, участвовал ли я в выборах, и уж тем более не помню, за кого голосовал.

Немецкий писатель, которому суждено было погибнуть в концлагере, накануне прихода национальных социалистов к власти разочарованно писал: «Что я должен делать? Бороться за республику? За какую? За эту? Да она сама этого не хочет».

Люди считали, что республика настолько прогнила, что незачем за нее сражаться и пытаться ее улучшить. Пусть она развалится, а на ее месте возникнет нечто новое, светлое и прекрасное. Левые насмешливо наблюдали за Гитлером и его штурмовиками и говорили, что даже имеет смысл дать ему власть на короткое время, чтобы он поскорее проявил свою несостоятельность и с треском провалился.

Казалось, что крах всей политической системы неизбежен, хотя на самом деле это было не так. Демократы пасовали перед отрядами наглеющих штурмовиков и не рисковали ссориться с будущей властью.

Веймарскую демократию подрывало тяжелое экономическое положение, отсутствие полноценных демократических традиций и поражение в войне, воспринимаемое как национальный позор и утрата статуса великой державы. Это вело к распространению агрессивно-националистических идей, к желанию избавиться от беспомощной и убогой республики и обрести во главе государства сильного вождя. Республика воспринималась как воплощение культурного распада и морального банкротства.

Немцы считали, что победивший в войне Запад желает не только ограбить их, но и унизить их национальное чувство. Немцы вынуждены были платить Западу, и в Германии это вызывало отчаяние и озлобление. Национальные социалисты были прежде всего борцами против всего западного. Запад отождествлялся с индивидуализмом, либерализмом, парламентской демократией. Демократы пытались направить развитие страны по общеевропейскому пути. Национальные социалисты делали упор на особом немецком пути. Тогда модно было говорить, что немецкая душа несовместима с капитализмом, что страна должна идти особым путем, что парламентская демократия ей не подходит.

Национально-социалистическое движение выплеснулось на улицу, дав выход необузданным страстям, националистическим предрассудкам и ненависти, пробуждая самые низменные инстинкты. В послевоенной Германии евреи получили такие же, как все, гражданские права и свободы. Равноправное участие в культурной и политической жизни раздражало националистов. Это позволило национальным социалистам пустить в ход такое надежное оружие, как антисемитизм. Его сила в том, что он не требует никаких рациональных аргументов.

«Антисемитизм — это отсутствие культуры и человечности, — писал польский философ Лешек Колаковский. — В этом мог убедиться каждый, кому доводилось вести с антисемитом одну из тех безнадежных дискуссий, которые всегда напоминают попытку научить животное разговаривать».

Немцев убеждали в том, что евреи захватили в республике все ключевые посты и это часть всемирного заговора антинациональных сил. В реальности абсолютное большинство немецких евреев не участвовало в политике. В Веймарской республике сменилось двадцать кабинетов, в них служило в общей сложности четыреста министров. Из них только пятеро были евреями. Это не мешало национальным социалистам утверждать, что власть в руках евреев.

Немцы были убеждены, что их победа над французами в 1871 году явилась результатом глубокого морального и культурного превосходства, а не следствием небольшого преимущества в военной мощи, как это имело место на самом деле. Период германской истории от Бисмарка до 1945 года был временем невротического стремления германской империи к самоутверждению, высокой рождаемости, закрытой экономике, время расцвета шовинистической культуры. Поражение 1918 года было воспринято в Германии как несправедливость. Обида на эту несправедливость усилила чувство исторической миссии Германии.