Счастливы по-своему - Татьяна Труфанова

— Есть хочет, — сказала Юлька.

Маша решила так же: она вздохнула и, задрав футболку, приложила дочку к груди. Та сразу начала сосать, а Ким поерзала немного, пытаясь уложить руку с младенцем поудобней.

— Ведь я тоже жрать хочу, Женька, — сказала Маша. — Ты мне дашь хотя бы пятнадцать минут, чтоб я пельмени сварила? Или будешь опять орать? М-да… Увидим. А еще я хочу пройтись по улице. Одна. Извини, Жень. А еще я хочу зайти в Русский музей и помедитировать на Филонова. А еще я хочу надеть зеленые туфли на каблуке в десять сантиметров, мини, свою любимую косуху и пойти на босса-нову, к примеру, в ночной клуб. Лечь с книжкой и читать пять часов подряд…

Юля, присевшая на диван рядом, только вздохнула. Пять часов в свое удовольствие — это утопия. Слава богу, что у нее теперь есть пятнадцать минут! Кстати, они вот-вот кончатся.

— А еще я хочу работать и зарабатывать нормальные деньги. Блин! Объясните мне кто-нибудь, почему я должна выкинуть на свалку все, что я любила? — спросила Маша у потолка. — Задвинуть на антресоль все свои хотелки и мечталки… Задвинуть себя? Ведь не может так быть, что с рождением карапузика — щелк! — прежняя личность идет в утиль, появляется Мать. Мать! Мать с большой буквы заполняет все до последнего миллиметра. Щелк! — нет Марии, есть только Мать…

Юля задумчиво усмехнулась.

— Вот и я свои хотения утаптывала поглубже, прятала в недра. Чтобы еще день продержаться, еще ночь… А потом вдруг вулкан — бум! — Юля раскрыла руки, изображая взрыв. — Жил-был тихий Воробей-глупыш, а теперь… А теперь у меня под сердцем лава.

Она помолчала, потом приобняла Машу за плечо, погладила ее по шелковым волосам. Ах, Маша. Как мне жаль, что мы не можем снова стать дру…

Перед лицом махнула темнота, и Юля оказалась в хранилище.

Медленно и важно, как особа августейших кровей, Майя спускалась с крыльца поликлиники. Почти пустая сумка неприятно оттягивала руку: в ней лежала трудовая книжка. Да… В этой поликлинике она проработала тридцать четыре года. Несмотря на возраст, никто не осмелился бы выпереть ее на пенсию. Даже не намекали. Потому что где еще они найдут гинеколога с таким опытом и нюхом? Майя знала, что до сих пор женщины города передавали ее телефон друг другу с вернейшими рекомендациями. И вот она уходит.

Нет! Нечего жалеть! Миновало то время. Она еще затянула, надо было прощаться раньше.

От крыльца поликлиники она двинулась к такси, которое уже ждало ее за оградой, и на этом двадцатиметровом пути, как не раз бывало, ее перехватила какая-то дамочка.

— Майя Александровна! — радостно воскликнула она.

Чаще пациентки осаждали ее вопросами, но эта, очевидно, хотела поделиться хорошей вестью. Майя приподняла уголки губ в любезной улыбке.

— Как вы? Я вас вспоминала! Ой, наверняка хорошо, раз в обычную поликлинику ходите. А я переехала, первый раз сюда… нет, что я о пустяках? Маечка Александровна! У меня ремиссия! — тараторила женщина, сияя глазами. — Буквально недавно — анализы, снимок, Николай Семеныч сказал: ремиссия, все замечательно! Говорит, когда рак кишечника оперируют, потом половина везунчиков, половина так… А я в нужной половине, у меня все чисто-чисто, — смеялась женщина, — ничего гадкого не выросло! Говорят, у Николай Семеныча рука легкая, вот и вы тоже у него оперировались, и у вас тоже хорошо…

Майя вспомнила ее, вспомнила даже имя: Нелли. Они лежали в одной палате год назад, с одним диагнозом. Майя не собиралась заводить знакомств в больнице, о себе рассказывала мало, а Нелли и тогда болтала за двоих, если не за троих.

— Как мне приятно вас встретить! — восклицала женщина, но тут осеклась. — Ой, а вы не сказали… ведь у вас тоже? Ремиссия? — тревожно спросила она.

— Да, Нелли, у меня тоже, — улыбнулась Майя. — Извините, мне пора, такси ждет.

Ни на секунду у нее не возникло сомнения, надо ли врать. Разумеется. Зачем ей видеть жалость в глазах этой Нелли? Или не жалость, а похуже — мыслишку вроде: «Правильно, мне-то всего пятьдесят, а старухе за семьдесят, она уже пожила…» Да, я пожила. Я хорошо пожила! И представьте себе, желание жить не прошло у меня к семидесяти семи годам… но Бог меня о желаниях не спрашивал, он зачем-то разбросал мне по телу мины, и они теперь тикают.

Ладно… За окном такси, медленно ехавшего через пробку, проплывали зеленые каштаны. Ровные, высоченные, вытянулись как гренадеры, а на них кое-где — праздничные белые свечи. Бо́льшая часть цветов уже осыпалась, но несколько еще горели. В последние месяцы Майя стала внимательней к небольшим и простым подробностям жизни. Вот сейчас — забытый кем-то на сиденье гребешок, душный запах запруженной автодороги, эти последние цветы каштана, шероховатость кожаной сумки у нее под рукой — вроде ничего особенно радостного, но само наблюдение рождало в ней глубинное чувство довольства — совсем тихое и сильное, как звук далекой, далекой грозы. Хорошо. Значит, я живу. Это смирение наблюдателя не сравнить было с первым неистовым отчаянием.

Майя спросила водителя, когда они доберутся до Центрального парка. Ясно. Хорошо. Она почти не опоздает.

В ресторане, примыкавшем к парку, ее уже ждал Богдан. Когда она вошла, он поднялся из-за барной стойки.

— Опять выпиваешь? — спросила Майя.

— Я? Никогда! Это мои невидимые миру слезы… — Под ее суровым взглядом сын скис. — Это тоник, мама. Представляешь, у них на веранде все занято! А мне под крышей сидеть совсем неохота. Пойдем в парк? Погода шепчет!

Конечно, это же Богдан! У него не обходится без сюрпризов.

— А мне не шепчет, — отрезала Майя.

После встречи с Нелли, более удачливой соседкой по палате, она почему-то почувствовала слабость. Сейчас Майя долгую прогулку не осилила бы.

— Аттракционы! Фонтаны! Шашлыка поедим, там обязательно должен быть подозрительный ларек с шашлыком.

— Ты — мой главный аттракцион. Мне тебя вполне достаточно.

— Кстати, в парке сейчас выставка тюльпанов. Тридцать клумб на любой вкус!

— Я бы с удовольствием, Даня. Но по-моему, я оэрви подхватила. Насморк я каплями сняла, но голова, слабость…

К вранью про свое здоровье Майя стала в последнее время привычна.

— Нет, не беспокойся! — остановила она взволновавшегося Богдана. — Ничего серьезного. Просто я бы лучше посидела.

— Сделаем в лучшем виде!

Через пять минут они шли по аллее Центрального парка. Точнее, шел Богдан и нес Майю на руках.

— Эх! — кряхтел он. — Чаще надо в тренажерный зал ходить.

— Назвался груздем — неси, — прохладно сказала Майя. — Я предлагала остаться в ресторане.

— Ничего-ничего. Мне приятно. Я давно не носил любимых женщин на руках. Верткие они, выскальзывают!

Наконец они добрались до пункта проката. Майя окинула взглядом веломобиль, похожий на помесь долгоножки с тележкой мороженщика. Они уселись на переднее красное сиденье, укрываемые от вечернего солнца полосатым бело-красным навесом, и Богдан закрутил педали. Они поехали по круговой аллее, обсаженной столетними дубами и соснами. Вечером в четверг в парке было полно народа. Богдан ехал небыстро, их обогнали два велосипедиста, дети на самокатах и еще один веломобиль.