Мертвый узел - Анна Шеол

Если бы оно еще за меня не цеплялось.

В один из вечеров по пути с курсов меня сорвал телефонный звонок. Я поколебалась пару секунд, прежде чем ответить, но уже тогда появилось смутное предчувствие, заставившее все-таки выжать кнопку приема. Но это был не Кэри – Алисия. Однако сквозь ее рыдания мне едва удалось хоть что-нибудь разобрать. Потребовала адрес и тут же взяла такси. Она что-то пыталась говорить про больницу, про Кэри, «все правда плохо» и «приезжай, пожалуйста».

Не знаю, зачем я ехала по полученному адресу, почему мне было так страшно, что липкими волнами накатывала дурнота. Может, потому что не знала, насколько в действительности все плохо, может, потому что мы так нехорошо расстались с ним в прошлый раз.

Чтобы успокоить сознание, я старалась переключиться на радио, но внимание безнадежно ускользало. Потом вдруг стала прислушиваться, потому что зацепилась краем уха за что-то знакомое.

– Можете чуть громче сделать?

Передавали новости. Экономический форум для стран, входящих в торговое соглашение. О таком не будешь слушать, если не разбираешься в теме, но помимо представителей министерств, диктор называл глав влиятельных корпораций, это и привлекло внимание. Я вслушалась. Вскользь упомянули «Змеиный зуб», компанию по интернет-коммуникациям, судостроение: ланкмиллерский Golden Inc., а с недавнего времени и «Шиффбау» Амалии, еще что-то нефтяное и машиностроительное.

И только спустя полминуты я начала разбирать смысл. О том, что конференция сорвана акцией Сопротивления, грозившей превратиться в самое страшное событие десятилетия. Атака летучим ядом, холодные и безжалостные цифры, количество пострадавших и жертв. Я вжалась в сиденье, чувствуя, как кровь отливает от лица.

Нет, пожалуйста.

Только не опять.

Признаки всеобщего беспокойства заметны были уже и на улицах Анжи, а чем ближе к больнице, тем очевиднее. Меня плохо слушались пальцы – даже выбившуюся прядь убрать за ухо толком не удавалось. Таксист подвез так близко, как только смог, и, кое-как расплатившись, я выскочила прямо в центр урагана. Вой сирен, репортеры, люди в белых халатах. Паника.

И если прислушаться к тому, о чем они говорят… Антирабовладельческое восстание в Шеле, протесты, начавшиеся в Виктории. Это было то самое Сопротивление, которое так долго скрывалось в подполье, что превратило саму мысль о себе в насмешку. Многие всерьез считали его выдумкой. Но сейчас на место выдумки пришла жестокая реальность. Через несколько часов на хорошо знакомых мне улицах Шеля поставят баррикады и начнутся бои, но тогда я еще об этом не знала. Тогда мои мысли занимало другое.

Как попасть, как пробраться через оцепление, через этот взметающий пыль адский карнавал из постоянно прибывающих «Скорых», носилок, камер? Я лихорадочно искала в толпе глазами не знаю кого. Скорее всего, Алисию, но она бы сразу попалась в поле зрения, заметная, рыжая. Еще пару раз я пыталась дозвониться ей, но номер был уже недоступен.

Стоя посреди улицы, прижавшись к фонарному столбу, я лихорадочно перебирала варианты. Пробраться с черного хода?

Тоже оцеплен. Заплатить? Если бы знала кому.

– Кику, что ты здесь делаешь? – меня сзади тронули за плечо, заставив развернуться так резко, что невольно задела локтем кого-то в толпе.

– Доктор Фолиан? – На этот раз я соображала меньше секунды. Вцепилась намертво в его халат, откуда только силы взялись. – Проведите меня внутрь. Пожалуйста.

Может, это было строжайше запрещено по всем правилам, водить в больницу посторонних, нарушать покой, пропускной режим. Но Ричард почему-то решил помочь мне тогда, пойти навстречу по старой дружбе, пока эта решимость в голосе и во взгляде не совершила с нами непоправимого.

– Держись меня и не делай необдуманных вещей, провожу до палаты, – Фолиан склонился над ухом, накидывая мне на плечи явно великоватый белый халат, – такая суматоха, что, надеюсь, не разберут.

Он действительно проводил до палаты, как и обещал. Только сначала заглянул в свою врачебную за какими-то бумажками и сразу же посерел. Я не стала спрашивать, мне и без того было страшно, казалось, что все слова исчезли из головы, будто их у меня забрали. Поледенели руки, и, чтобы прийти в чувство, очень хотелось похлопать себя по щекам, но я сдержалась. Ричарду только истерик здесь не хватало.

– Сиди здесь тихо, и чтобы никто не видел, – шикнул он, приоткрывая дверь палаты и пропуская меня вперед.

– А это что еще за беспредел? Ее кто сюда пустил? – при виде меня раздраженно вздохнул Ланкмиллер, пребывающий с виду в добром здравии и даже в силах праведно возмущаться.

– Это я ее позвала, не ругайся, пожалуйста, – надломленный голос Алисии, заплаканное, припухшее лицо, производили неизгладимое впечатление.

Она сидела в противоположном самом темном углу палаты, полубоком к двери, поникшая, заторможенная, едва живая. Я вообще ее такой никогда не видела.

Ланкмиллер перевел мутный взгляд на меня.

– Нечего тебе здесь делать.

– Как будто кто-то тебя спрашивает, – едва слышно огрызнулась я.

– Ну-ка тихо! – повысил голос Фолиан, у которого терпение кончилось слушать эти семейные перепалки. – Новости паршивые. Вещество, которым тебя отравили, это смертельный яд. Действует в первую очередь на сердце и легкие. Лекарства против него нет – это медленная смерть. Судя по твоим анализам, необратимые последствия уже наступили. Мой прогноз – до рассвета. Все, что я могу для тебя сделать – облегчить состояние до остановки сердца. Больше ничего.

Ричард вышел, не дожидаясь реакции на свои слова. Многолетняя врачебная практика сказывалась, он превосходно держал себя в руках, но на последних словах голос все равно дрогнул. Ясно теперь, чем объяснялась его удивительная сговорчивость. Он уже тогда подозревал.

Боль, густая и острая расплавленной смолой прокатилась от грудной клетки к незащищенному животу, заполняя меня целиком, втягивая в мрачное тяжелое оцепенение.

– Что ты так смотришь, хочешь, чтобы я ушла? – спросила хриплым прерывистым шепотом.

– Ну а ты сама-то как думаешь? – Кэри почему-то оставался очень спокойным, со светлым лицом и негромким голосом. – Хочется все это видеть? Хочется еще раз через все это пройти?

Я поняла, о чем он говорил. Об отце. Тогда все случилось так внезапно, никто этого не ждал. Никто не заметил приближения к краю, а через секунду был сделан бесповоротный шаг. Это сильно огрело по затылку, ослепило, смешало мысли. Почему-то сейчас сознание оставалось до боли ясным.

– Не выгоняй меня.

– Тогда не делай такое скорбное лицо. Сама посуди, провести последние часы жизни наедине с рыдающими вдовушками – удовольствие сомнительное.

Хотя последствия уже наступили, внешне они пока что не отражались, и оттого еще сложнее было поверить. Ланкмиллер очень хорошо держался и даже находил в себе силы шутить.