Вкус греха. Долгое прощание - Ксения Васильева

Он замолчал и начал Митя:

— Это, Спартачище, цветочки… Я потерял все вообще. Ты можешь понять? Все. Карьеру, жену, детей, дом, любовь… — все. Ты говоришь о стихах! Я давно перестал их писать! Разучился. Меня отучили. Работа, как ты говоришь, гребаная… — Митя помолчал, и неожиданная мысль пришла в голову. — Я вот по МИДу пошел. С детства, как дурачок, мечтал о загранке, МИДе, посольстве… Этим мечтам грош цена! Надо было мне продолжать писать песни, это у меня получалось. А там, в этой Америке, я как птаха в клетке сидел, ну и натворил дел…

Митя опустил голову и подумал, что делов-то он натворил, это так, но пока их творил, — состарился.

Спартак снова говорил о своем.

— Что я теперь? Скажи, Митенька! Да я сам тебе скажу, ноль. Моя жена думала, я — туз трефовый! МГИМО, туды-сюды… А я вот он… И какого я на ее задницу позарился?

Он вопил на весь зал. К ним подплыла официантка со строгим лицом:

— Уважаемые, — сказала она укоризненно, — тут женщины, нельзя так себя вести. Будете ругаться, водку отберу.

Спартак искоса недовольно глянул на нее и пробурчал:

— Ты, Светка, не выступай! Я деньги плачу, а ты — кланяйся…

Официантка как-то погасла в своем справедливом негодовании и сказала уже другим тоном:

— Спартачок, давай потише… А то ведь мэтр заметит, вон он ходит. — И обратилась к Мите, как к более трезвому. — Вы его минералкой отпоите, а я кофе принесу… Вы уж последите за ним, он парень хороший…

Митя встал, чтобы пройти к бару за минералкой, и тут же снова сел.

Он увидел Веру. Сегодня она была совсем другая: волосы как-то замысловато уложены, в элегантном темно-синем костюме, гораздо моложе, чем прошлый раз. И не одна. За ней, как бы с большим почтением, шли двое мужчин: молодой и старше. Оба брюнеты, они оттеняли ее ярко-рыжие — как Митя говорил когда-то — апельсиновые — волосы.

Они шли к определенному столику, с табличкой «занято». Уселись и сразу же стали оживленно о чем-то говорить.

Вера после Митиного вопроса дрогнула в душе и решила, что зря тянет с замужеством, официальным, надо наводить мосты, а то Виталий начинает всерьез злиться.

Позвонила, он был очень рад, и они решили встретиться. Виталий заказал столик. А чтобы Вера не заносилась, Виталий прихватил ассистента своей телепередачи.

Вера не увидела Митю.

А ему страшно захотелось похвастаться Спартаку, какие у него бывали женщины, и он зашептал:

— Смотри, вон та, рыжая, моя бывшая любовница.

— Где? — громко и с непосредственностью подвыпившего человека спросил Спартак, увидел Веру и уже радостно и еще более громко заявил: — Та рыжая?

Митя залился краской и сказал еще тише:

— Не ори, Спартак, не ори. Посмотри, куда они сели…

Но Спартак уже не владел собой.

— Рыжая — это хорошо! Рыжие — темпераментные. С мужиками она! — громогласно сообщил Спартак и возмутился, что Митина «рыжая» не с Митей.

Теперь и эти трое увидели Митю и Спартака, услышав комментарии последнего.

Мужчины рассмеялись, а Вера, доставая из пачки сигарету длинными белыми ногтями, что-то им, улыбаясь, объясняла.

Митя помертвел. Вот до чего он докатился! Вера, обожавшая его Вера, смеется над ним!

Спартак, увидев, как друг его поник возмутился:

— Митя! Хочешь, я побью этих пижонов? Какого они с ней? Ты только не расстраивайся так, Ми-течка! Давай еще выпьем…

И Спартак неверной рукой разлил водку по фужерам.

Митя с жадностью выпил и заметил взгляд Веры, не смеющийся, а изучающий…

Она видела, как он разом опрокинул рюмку водки, как смутился, встретившись с ней взглядом, каким неподвижным стало его некогда тонкое подвижное лицо… И волна мстительного удовлетворения прокатилась внутри. Но добавилась к нему и изрядная доля тоски-тощищи…

…Где же ты, тот, мой Митя?.. Неужели его больше нет?.. Вера и впрямь сказала своим друзьям, что этот пьяненький — ее первая любовь… Сказала как о чем-то забавном и прошедшем.

Они чуть-чуть посмеялись.

Виталий спросил, не папа ли это Митечки?..

Вера кивнула.

Виталий внимательно посмотрел на Митю. Понял, что теперь этот субъект не представляет для него опасности. Уже годы длится их связь с Верой, а она все тянет, говоря, что надобно еще «посмотреть»…

Он-то хорошо знал, что значит это неопределенное словцо, и обиделся.

А неделю назад она вдруг сама проявила инициативу. И он решил, что Веру надо немного наказать. Сейчас он сошлется на срочное дело и оставит ее здесь.

Пусть-ка гордая Вера побудет одна и окончательно разберется со всеми своими мужчинами.

Митя решился. Почему он не может подойти? К любимой женщине, которую он не видел столько лет!..

Он посидит с ними, посмотрит на нее и уйдет, если она того захочет, или же уйдет вместе с нею — тоже, если она этого захочет.

Митя шел через зал странной походкой, какой раньше у него не было: пружинистой и вместе с тем скованной, подошел и как-то тоже странно стал у столика — то ли официант, то ли мэтр, решивший о чем-то сообщить… А если проще — нелепо.

Старший из мужчин глядел на него с что-то таившим прищуром. Молодой — с веселым интересом: что отколет этот мужичок? И наконец Вера, — нетерпеливо и стыдясь.

А Митя приторно, вежливо спросил:

— Вы разрешите мне присесть на минуту?

Мужчины за столом задвигались:

— Да, да, конечно, пожалуйста…

Молодой отодвинул стул.

Митя тем же тоном сказал:

— Благодарю, — и уселся, положив руки на колени.

— Здравствуй, Митечка, — сказала Вера чуть насмешливо, как бы прося отнестись снисходительно к нему, пьяненькому.

— Знаете ли, господа, — сообщил Митя торжественно, — я люблю эту женщину много лет… А вот она меня не любит и, похоже, никогда не любила.

— Мы ее тоже любим, — выскочил молодой и оглянулся на своих компаньонов, приглашая их к представлению.

Старший ответил, однако, почти серьезно:

— Весьма сочувствую…

Вера раздраженно кинула:

— Митя, тебе не стоило столько пить…

— Но товарищ же ничего дурного не делает? — веселился младший. — Он признался вам, Вера, в любви. По-моему это приятно любой женщине. Не так?

— Так, так, — подтвердил старший, а Вера промолчала.

Тут старший встал и сказал, что безумно перед всеми извиняется, он забыл, что у него назначена встреча и он должен на час исчезнуть. Но — вернется.