Матильда Кшесинская. Воспоминания - Матильда Кшесинская

В Кисловодске оказался М. М. Фокин с женой, и мы с Андреем пили у них чай 21 июля. Все говорили об одном и том же: оставаться или ехать, что будет дальше и на что решиться.

Двадцать девятого августа приехали сестра с мужем и поселились на той же даче, что и мы, только в соседнем флигеле.

Двадцать первого сентября приехал из Петербурга Великий Князь Борис Владимирович с Леоном Манташевым, с ними вернулся и временно уезжавший Ф. Ф. Кубе.

Вскоре стало выясняться, что о возвращении в Петербург и думать нельзя, дом мне не возвращали, и неизвестно было, отдадут ли его, да и общее состояние было такое, что лучше было оставаться в Кисловодске на зиму. Тогда я стала приискивать себе зимнее помещение, так как дача Щербинина, где мы жили, была летняя, без отопления. К счастью, я нашла прелестную дачу на Вокзальном переулке, № 9, принадлежавшую инженеру Беляевскому. Дача была с садиком и очень мило обставленная. Хозяева остались жить в другой части дачи, совершенно независимой от нашей. Я сразу наняла себе кухарку и обзавелась своим хозяйством. Несмотря на то что я привыкла жить в роскоши, у меня явилось радостное чувство, что я наконец у себя после скитаний по чужим квартирам в течение почти четырех месяцев, и как-то легче стало на душе. Я переехала на новую дачу 3 октября, со мною переехала и моя сестра с мужем.

Еще до переезда на дачу ко мне приехал из Сочи, где он лечился, П. Н. Владимиров и тоже поселился у меня на даче. Он вздумал кататься верхом, но это кончилось тем, что он упал с лошади, страшно расшибся и сломал себе нос. Он довольно долго пролежал, весь в перевязке, а нос так и остался приплюснутым.

Когда жизнь у меня наладилась, кругом оказалось много петербургских знакомых и я часто ходила в гости. Меня угнетала мысль, что Великий Князь Сергей Михайлович остался в Петербурге, подвергая себя совершенно напрасно опасности. Я стала ему писать и уговаривать его приехать также в Кисловодск.

Но он все откладывал приезд, желая сперва освободить мой дом, о чем он усиленно хлопотал, а кроме того, он хотел переправить за границу оставшиеся от матери драгоценности и положить их там на мое имя. Но это ему не удалось, так как английский посол, к которому он обратился, отказался это сделать. Кроме того, Великий Князь хотел спасти мебель из моего дома и перевезти ее на склад к Мельцеру, что, кажется, ему удалось, хотя наверное не знаю. Во всяком случае, это оказалось бесполезным.

Когда П. Н. Владимиров, оправившись после своего падения, уезжал в октябре 1917 года обратно на службу в Петербург, он обещал мне помогать Великому Князю Сергею Михайловичу насколько сможет и свое обещание выполнил. Владимиров предполагал потом снова вернуться в Кисловодск, но написал мне, что он сейчас не может приехать, так как не хочет оставить Великого Князя Сергея Михайловича одного и хлопочет об его переезде в Финляндию. Из этого ничего не вышло, так как бумаги были выправлены только для Сергея Михайловича, а для его человека нет, а без него он, больной, не мог ехать. Но кроме того, Великий Князь боялся покинуть Россию, как и многие другие члены Императорской фамилии, чтобы этим не повредить положению Государя. Когда он закончил все мои дела и хотел выехать в Кисловодск, оказалось уже слишком поздно, большевики захватили власть в свои руки, и бегущие с фронта солдаты просто выбрасывали пассажиров из вагонов, чтобы самим доехать скорее домой. Путешествовать по России тогда было невозможно.

Когда до нас дошли известия о большевистском перевороте и в связи с этим о первых мерах, принятых ими, – конфискация банков, сейфов и всего имущества «буржуев», отобранного правительством, – мы поняли, что в один день мы все стали нищими.

Погибла моя надежда получить обратно свой дом, и я увидела, что, не имея больше возможности вернуться в Петербург, я не смогу получить обратно самое дорогое для меня – письма Ники и его последнюю карточку, оставленную мною на квартире у Юрьева. Письма Ники я уложила в шкатулку и отдала на хранение моему большому и преданному другу, вдове артиллериста Инкиной, дочь которой, Зоя, была другом детства моего сына и часто у нас бывала. Передавая ей эту шкатулку, я была уверена в ее сохранности, считая, что Инкиной не грозят обыски и преследования. Я надеялась также, что фотография у Юрьева сохранится до лучших дней. Но и теперь, после всего случившегося, я все же питала еще надежду, что когда-нибудь я снова получу обратно эти самые дорогие для меня воспоминания.

Волна большевизма, захватывая все новые и новые области, докатилась до Кисловодска лишь в начале 1918 года. До этого времени мы все жили сравнительно мирно и тихо, хотя и раньше бывали обыски и грабежи под всякими предлогами.

У меня в Кисловодске оказалось немало друзей и знакомых, и мы постоянно собирались вместе то у одних, то у других к чаю, обеду или поиграть в карты, чтобы немного душу отвести. Сидеть одной дома было мучительно в такие тревожные времена. Ко всему этому, местные власти от времени до времени объявляли нечто вроде осадного положения, что сводилось главным образом к запрещению выходить на улицу после 9 часов вечера и до восхода солнца. Волей-неволей приходилось сидеть до утра, чем мы и пользовались, чтобы не расходиться слишком рано.

Как только было решено, что мы остаемся в Кисловодске, Вова поступил в местную гимназию. Гимназия была отлично поставлена, состав преподавателей был превосходный, и Вова с успехом окончил там свое образование. У него было много друзей среди своих сверстников, они постоянно играли в огромном парке и изрядно шалили. Зачастую Вова, к негодованию Ивана, возвращался домой в разорванном пальто или костюме.

Январь-октябрь

Лишь в январе большевизм начал ощущаться в Кисловодске. До сих пор до нас лишь доходили слухи о том, что творится в столицах и в больших центрах. Мы надеялись, что до нас революционная волна дойдет нескоро, но было все же ясно, что испытания ожидают и нас, что мы их не избегнем.

Первым городом из группы Минеральных Вод, захваченным большевиками, был Пятигорск, местный административный центр. Как и в Петрограде, там начали арестовывать офицеров, закрывать банки и проделывать все то, что творилось в занятых советской властью городах. Вскоре после занятия Пятигорска большевики появились и в Кисловодске. Это произошло, в общем, как-то неожиданно и, я бы сказала, незаметно.

Двадцать седьмого января у меня собрались к обеду близкие друзья, было человек десять. Был уже десятый час, когда нагрянул с обыском отряд красноармейцев. Обыск они произвели очень поверхностный, держали себя, в общем, корректно. Почему, собственно, они пришли, было не ясно, пришли, видно, для того, чтобы посмотреть, как живут в Кисловодске «буржуи», и отбирать, как они говорили, военное оружие. Но никакого оружия у меня в доме никогда не было. Андрей, как и многие другие, носил в то время черкеску с кинжалом. Услыхав, что красноармейцы спрашивают оружие, он быстро сбросил кинжал и положил его в переднюю, чтобы его спасти. Но один из солдат, заметив, что он без кинжала, спросил, где же кинжал, на что я поторопилась ответить, что он в передней, боясь, как бы Андрей не дал необдуманного ответа. Солдаты хотели отобрать и у Вовы его детский кинжал, но мой верный Иван вступился и пристыдил их, сказав: «Как вам не стыдно обижать мальчика и отбирать его детский кинжал». Они ему его оставили. Минут через пятнадцать после их ухода один из солдат потихоньку вернулся, чтобы посоветовать нам расходиться по домам, а то, добавил он, нам может прийтись плохо. Конечно, мы тотчас же разошлись. Поразил и тронул нас всех этот жест. Кто был этот солдат и что побудило его вернуться и предупредить нас, так и осталось для нас неизвестным. Его мы никогда больше не встречали.