Игры на интерес - Сергей Кузнечихин

– Дурак я был, молодой слишком.

– А я умнее?

– Боялся, думал, что с женитьбой будешь приставать, а мне погулять хотелось, попутешествовать. Думал побаловаться, я и других найду, а тебя боялся.

– Ты одного боялся, я – другого. Вот и набоялись на горе себе же. А Сашку я не любила. Если бы он и захотел, я сама бы не смогла с ним жить. Конечно, когда Славку родила, испугалась. Страшно стало. Я тебе тогда письмо на Дальний Восток написала, а ты не ответил…

Михаил вспомнил, как получил письмо, как смеялся над ним Васька. Он и сам смеялся над собой и уж никак не думал, что примирится с Нинкой. Она не оправдывалась в письме, она вообще никогда не оправдывалась перед ним, только твердила, что любит. Михаил долго собирался ответить на письмо, но так и не придумал, о чем писать. А когда прилетел на материк в свой длинный северный отпуск, взял да и заехал к ней по дороге из Крыма, благо жила недалеко от его родителей. Пришел пьяненький, куражистый, и она терпела. А утром, шагая к поезду, напевал: «Ну и дела же с этой Нинкою, она жила со всей Ордынкою». Побыл у матери две недели, не вытерпел и прикатил снова. И она пустила, и оставила, и только тогда он понял, что такое женщина, ничего подобного с ним раньше не случалось. Где она только научилась? Потом, когда напивался, он спрашивал у нее – где? Но Нинка одно твердила, что этому не учатся, и сваливала все на то, что любит его. На другой день он не уехал и остался на неделю, потом на месяц, а когда кончился отпуск, написал Ваське, чтобы тот выслал трудовую, и устроился механиком в автохозяйстве. Жил у Нины, отдавал зарплату, но не расписывался. К Славке относился нормально, покупал ему игрушки и водил гулять. Но забыть, что он чужой, не мог. Иногда забывал – по неделе, по две ходил и радовался за свою семью, и казалось – нет на свете никого лучше его Ниночки ни по доброте, ни по красоте. А потом какое-нибудь неосторожное слово, а то и вообще в кино увидит или в книге прочитает что-нибудь похожее, а порою и совсем непонятно откуда находило, – только начинал он вспоминать о Славке и о его отце по нескольку раз на день. Становился раздражительным, в каждом слове искал издевку над собой. Придет с работы и думает, думает, и жалость к себе все острее подступает. Выходило, что он хуже других. Кому-то можно побаловаться и бросить, а кому-то объедки подбирать. Он ведь тоже мог, но не стал, однако, пожалел, не захотел грех на душу брать, и что из этого вышло – остался в дураках, только и всего. Думал и молчал. День, два, три копилась обида на душе, словно гной, а потом не выдерживал и устраивал допрос. Ненавидя себя, проклиная себя – требовал подробностей. Нина плакала и рассказывала, но ему казалось, что она не договаривает, он умолял ее выложить все, ничего не утаивая, и тогда он перестанет мучить и ее, и себя. Случалось это обязательно ночью и обязательно в постели, потому что и ночь, и постель были началом его страдания. А утром он просыпался с чувством вины и головной болью, но такая боль проходила к вечеру, и снова наступала тишина до следующего припадка, пока не начинало казаться, что Нина сказала не все. В один из таких припадков появилась вторая Нинка. Аптекарша Нинка, известная всему поселку. Ему особенно нравилось, что у них одинаковые имена – в любом «задумчивом» состоянии можно было называть имя и не бояться, что ошибешься. За глаза он называл аптекаршу Шуркой, а всех ее поклонников – Шуриками. Эту манеру он перенял у Васьки, но в поселке так выражался только он. Аптекарша не любила его и пускала просто так, от скуки, впрочем, как и других. Высоченная, с длинным носатым лицом, неизвестно, чем она притягивала мужиков. Не считая броской одежды, красивыми у нее были только волосы: чернющие, густые и длинные. На работе она прятала их под колпак и разговаривала с посетителями с таким важным видом, что подумать о ней как о женщине было страшно. Зато дома она сбрасывала всю кучу на спину, и жуть брала от этой черноты. Он знал, что аптекарша пускает к себе и других, но ему и в голову не приходило ревновать ее.

– Мишенька, ты спишь?

– Нет, а что?

– Мне показалось, что уснул.

– Как Славка учится?

– Он так тебя ждал. Глупенький. Все: «где папа» да «где папа» – ничего еще не понимает. А учится плохо.

«В папочку пошел», – чуть не ляпнул Михаил, но вовремя удержался. Нина почувствовала, как его тело сначала напряглось, а потом расслабилось.

– Ты что-то хотел сказать?

– Нет, ничего, – поспешно успокоил Михаил.

– Когда ты в ноябре прошлого года деньги прислал, я подумала, что и сам следом приедешь. Каждый день иду с работы и на окно смотрю, а сама еле удерживаюсь, чтобы не побежать. Дверь распахну – и никого, целый вечер корешок от перевода изучаю.

При упоминании о деньгах Михаил едва не свистнул.

Он никак не ожидал, что «потерянные или украденные» пятьсот рублей окажутся у Нины. Теперь он ясно вспомнил, как их не хотели принимать на почте у пьяного, а он плел, что от этого зависит жизнь человека. А тогда, утром, он выворачивал карманы и грешил на других. Васька уговаривал его успокоиться и подумать, где мог их потерять, уверяя, что свои не возьмут. А он только хрипел, что нигде не терял, и порывался устроить обыск, пока Васька не разозлился и не достал свои. Васька совал деньги в его карман и кричал, что из-за какого-то навоза нельзя плевать людям в душу. Михаил деньги не взял и сделал вид, что поверил в потерю, но продолжал подозревать всех, кроме Васьки.

Как бы его били, если бы узнали, что деньги ушли по почте.

– Я их целый месяц тратить боялась. Потом сразу два пальто купила, Славке и себе.

– Зря боялась. – Михаил протянул руку и достал из кармана пачку денег. – Держи! – И рассыпал их по одеялу.

– Много, – сказала Нина, не радуясь и не удивляясь.

– Не из Кисловодска привез, – обиделся Михаил и, собрав рассыпанные бумажки, положил их на стул. Мог бы и больше.

– Да по мне, хоть вообще – копейки, только никуда не уезжай.

– Не нужно, Ниночка. – Ему показалось, что Нина собирается заплакать. – Теперь уже никуда не уеду, разве что вместе с вами.

Утром в комнату вбежал Славка, все такой же маленький и жидкий, как лозинка. Ничего не подозревая, мальчишка полез к матери.

– Славик… – Нина растерялась, не зная, кого стесняться. Не замечая, как рука тянет одеяло к подбородку, она умоляюще смотрела то на сына, то на Михаила.

– Приехал, – неуверенно улыбнулся Славка. – Папка приехал!

Михаил притянул его к себе и неумело чмокнул в ухо. Ребенок затих под рукой.

– Ну ладно, сынок, иди одевайся, я сейчас приду. – А когда он ушел, шепнула: – Глупенький, ничего не понимает. Я так испугалась.

– Он что так мало вырос?

– Это тебе кажется, уже второклассник. – Она пошла собирать Славку в школу, потом вернулась. – Я сейчас на работу слетаю, отпрошусь. Я быстренько.

Она ушла, а Михаил все думал о Славке. Тощенький, ласковый; конечно, обижают и во дворе, и в классе. Силенок нет, злости нет – мамочкин сынок. Конечно, мамочкин, если нет папочки. В поселке считают, что ребенок его, и Славка в этом уверен. Так за чем же дело встало? Совсем не любуясь собой, спокойно и твердо он решил, что с Ниной нужно расписаться, а Славку усыновить.