Советский ас Григорий Речкалов, дважды Герой Советского Союза. Дневники, документы, воспоминания - Александр Табаченко

Я не раз задавал Любови Григорьевне вопрос: почему отец дома ничего не рассказывал о войне?

– О войне нельзя говорить всуе. Это очень болезненная тема, она задевает живых и мертвых. Не раз перечитывала отцовскую книгу, чтобы найти ответ: почему он написал не про свои успехи в боях, а про самые трудные дни сорок первого года? Когда пылало не только небо, горели земля, города, села, разбитые эшелоны. В одном из них чуть не погибла моя мама Анфиса Яковлевна со своим первенцем Валерием, моим старшим братом, – папа успел отправить их на свою родину. В книге столько трагических деталей, о которых невозможно читать без слез. А ведь все это он носил в себе, пережитая война не давала ему покоя! Задели его различные публикации, в том числе и военные мемуары, где допускались не ошибки, а умышленные искажения. Обучаясь на факультете журналистики МГУ, папа много дней провел в Подольском архиве, разматывая запутанный клубок событий. Вот почему перед нами ярко встают сотни лиц: летчики, фронтовые трудяги-техники, женщины, дети, юные девушки, готовые жертвовать собой ради спасения раненых. Отец умер 22 декабря 1990 года, рукопись хранилась у меня, пока я нашла отзывчивых людей, которые помогли издать книгу. Книга нужна не только мне, моим детям и внукам – она нужна России.

Не забыло Героя новое поколение 55-го гвардейского истребительного полка. Молодые летчики пригласили в 2009 году Любовь Григорьевну на 70-летие создания полка, где ей был оказан теплый прием.

В мае 2012 года по приглашению городских властей она приехала в Ирбит Свердловской области – там на Аллее Славы установили бюст Г.А. Речкалова.

Я полагаю, это трогает каждого человека, уважающего историю Отечества. В ее страницы герои вписали свои имена собственной кровью.

Константин Гапоненко

Свободный Сахалин. 2013. 18 мая. № 19. 68-летию Победы посвящается

С годами у каждого из нас появляются два разных чувства, точнее – зрения: одно то, которым мы смотрим на окружающий мир и воспринимаем его, как он есть, даже чуточку заглядываем вперед. И другое – зрение твоей юности, что, словно луч прожектора, выхватывает из глубины времени события, образы друзей.

Именно вторым зрением я смотрел в то утро на прозрачное, как родник, небо и старые тополя под ним, когда ехал по городу в полк, где прошла моя юность боевая.

Встречу ли сегодня тех, кто бок о бок шагал со мной по тернистым дорогам от наших степей до границ победы? Воды-то сколько утекло! Но память о пережитом, о живых и тех, кого, словно кусочек сердца своего, оставили мы под свежими холмиками на боевом пути, негасима. В годы войны мне довелось служить в разных соединениях, командовать разными частями. И вот я еду в одну из них.

Гарнизон разместился в старом военном городке. На повороте дороги – шлагбаум с часовым и два офицера.

– Майор Поваров, – представился один из них и сразу сообщил: – У нас Николай Леонтьевич.

– Генерал?

– Так точно. Герой Советского Союза. – И, отвечая на мой вопросительный взгляд, пояснил: – Худенький такой…

О, этот «худенький» в сорок четвертом, под Яссами, многих крепышей перещеголял! С Сашей Клубовым за два дня десять самолетов сбили. И вот меня пригласили в офицерский клуб. Он переполнен. Трудно передать состояние, когда вошел в зал. На какой-то момент нечто похожее на туман в глазах заслонило лица, схемы на стенах, стакан с водой на трибунке. Николай Леонтьевич сидел в переднем ряду. Поднялся. Мы крепко обнялись.

Я снова среди однополчан, где не был двадцать лет. Люди незнакомые. В основном молодежь. И самолеты нынче другие – отточенных форм, стреловидные – одним словом, сверхзвуковые. Днем и ночью, в любую непогодь они поднимаются в воздух.

– Народ у нас толковый, – рассказывает мне Александр Васильевич Глумов, – почти все летчики летают по уровню первого класса.

Мы идем вдоль искрящихся на солнце истребителей. Я исподволь разглядываю командира, и, кажется, будто прожил он годы у моря, высушен, обветрен его суровыми ветрами. Он разрешает мне (разумеется, после соответствующей подготовки и проверки) занять место в одном из самолетов. Я в воздухе. Вначале сказывается некоторая напряженность. Но вскоре ровный гул двигателя, привычные движения по управлению самолетом, ощущение осмысленного полета, когда до мельчайших подробностей представляешь свои действия, – все это успокаивает. Я вернулся в свою молодость. Вспомнил и первые полеты, и первые бои, и первые потери… Да, нет со мною рядом моих прежних дружков Пети Грачева, Бори Комарова. Казалось, вот сейчас раздастся знакомый голос Анатолия Соколова:

– Прикрой, седьмой. Атакую!

Нет, комэск уже никогда не отзовется. Но я сейчас вижу уже других Соколовых. Хватка у них та же. Вон как ведут на высоту молниеподобные истребители! Сильные машины. Но люди им, видать, под стать. Что ж, летите, друзья! Высокого вам неба!

Мой самолет коснулся бетонки. Пробег окончен. На стоянке поджидают летчики, техники, даже врач.

– Товарищ подполковник, разрешите получить замечания, – четко, как в молодости, докладываю Александру Васильевичу.

Несколько острые черты на лице Глумова разгладились в улыбке, и я услышал обычную, но всеобъемлющую для каждого летчика оценку:

– Норма. Можно хоть в бой.

Посыпались вопросы: давно ли летал, не забылось ли, каково впечатление? Я поблагодарил за предоставленную возможность подлетнуть.

– Впечатление замечательное. Что же касается некоторого перерыва в полетах, то разве можно разучиться держать карандаш, единожды выведя «мама»!

Летный день в разгаре. Один за другим уходят на задание истребители. Из динамиков доносятся доклады, команды.

– Жаль, не постреляем сегодня, – сетует командир, – и погода отличная, и полигон свободен, но…

Он хотел еще что-то сказать, но в это время с КП объявили повышенную готовность. Через минуту-другую дежурный истребитель растаял в синеве.

– Цель в облаках, на высоте десять тысяч, – показывает на планшет во всю стену начальник командного пункта.

– Я двенадцатый. Курс… высота…

Мне поясняют: докладывает опытнейший летчик Виктор Шулейкин.

– Цель вижу!..

Я стал свидетелем мастерской атаки моего молодого однополчанина. Словно дополняя его летную биографию, мне рассказали, как капитан Шулейкин однажды на большой высоте боролся за жизнь самолета, у которого остановились двигатели. Воля, мастерство помогли капитану спасти машину.

Традиции. Это – проверенное в боях прошлое, что вошло в быт сегодня. Об этом мы беседуем с майором Борисовым, сидя в небольшой комнате за столиком, на котором искрится прозрачный макет устремленного ввысь истребителя – врученный мне подарок однополчан. Отец майора погиб в сорок втором. Тогда Борису не было еще двенадцати. Путь Борисова в авиацию сравнительно невелик, а он уже второй год командует эскадрильей. Я слушал майора и, глядя на планки его боевых орденов, невольно вспомнил о другом командире и тоже первой эскадрильи. Они внешне чем-то похожи. У старшего лейтенанта Соколова было такое же, с правильными чертами, жизнерадостное лицо, темно-русые волосы с зачесом назад и на гимнастерке орден Красного Знамени за Монголию. Но вряд ли кто из сегодняшних однополчан все знает об этом мужественном человеке.