Империя хирургов - Юрген Торвальд

Но Бир не спешил делать выводы. Он боялся разочарований, которые все еще могли подстерегать его. И в этом он был прав. Вскоре после возращения чувствительности у прооперированного начались свирепые головные боли и удушающая рвота. И то, и другое быстро приняло те же масштабы, что и после перенесенного наркоза. Причиной им было, как предполагал Бир, раздражение спинномозговой оболочки, вызванное кокаином. Рвота скоро прекратилась, но головная боль не прекращалась всю ночь, и следующий день, и еще половину суток. Только вечером она исчезла так же внезапно, как и появилась.

Результаты этого эксперимента повергли Бира в сомнения, заставили метаться между уверенностью и отчаянием. Стало очевидным, что единственная инъекция кокаина в спинномозговой канал позволяет обезболить всю нижнюю половину туловища. Но значит ли это, что и других больных придется подвернуть сходным опасностям и что им тоже придется пережить сходные побочные симптомы? Внутри Бира шла та же борьба, которую выдержали многие другие новаторы и до него, – борьба с собственной совестью. Но сознание того, что он был на правильном пути, оказалось сильнее страха и сомнений.

Двадцатого августа 1898 года на его операционном столе лежал четырнадцатилетний ребенок с туберкулезным коленным суставом, который предстояло удалить. Бир один за другим инъецировал два шприца полупроцентного кокаинового раствора в детский спинной мозг. Через определенное время он приступил к резекции неподвижного сустава и наконец зашил рану. Напуганный ребенок жаловался на боли, но по ходу операции он не пытался сопротивляться. Бир пришел к заключению, что – как и у его первого пациента – жалобы касаются не собственно боли, а страха перед ней. Ребенка отнесли в его палату.

Тремя четвертями часа позже Бир ввел четверть кубического сантиметра однопроцентного раствора кокаина в спинномозговой канал пекаря, страдавшего от некроза большой берцовой кости. Через пять минут нижняя часть туловища полностью потеряла чувствительность. По всей длине кость была раздроблена и удалена. Пациент сообщил, что абсолютно не почувствовал боли. После операции, однако, возникли сильнейшие приступы рвоты, которые неоднократно повторялись. Около двенадцати часов начались острые головные боли, не стихавшие два дня.

Бир утвердился в главном: его метод обезболивания действовал. Но мучения семидесятилетнего пациента были несоизмеримо больше, чем могли бы быть после наркоза. Двадцать четвертого августа, в 7 часов 46 минут Бир инъецировал однопроцентный раствор кокаина тридцатилетнему пациенту с нагноением в месте перелома бедра. Через десять минут ниже пояса он уже ничего не чувствовал. Операция была очень сложной. Но больной сказал, что не почувствовал ни малейшей боли. А после действия? Проходил час за часом, а больной не жаловался ни на позывы ко рвоте, ни на головную боль. Так когда же наступают последствия, а когда нет? Чтобы выяснить это, требовалось больше информации о внутреннем действии инъекций. Нужны были точные показания больных…

Двадцать четвертого августа, во второй половине дня Бир заперся в своем кабинете. Через некоторое время он приказал позвать к себе Хильдебрандта. Ему он объяснил, что показания пациентов недостаточно надежны, чтобы прояснить закономерность реакции на кокаиновые инъекции. Он выразил убеждение, что только эксперимент на себе самом может дать необходимое объяснение. Он попросил Хильдебрандта ввести в его спинной мозг однопроцентный раствор кокаина.

Было около семи часов вечера. Бир разделся и лег на стол для обследований. Хиндельбрандт ввел раствор Шляйха в мягкую часть и стал ждать, когда он подействует. Затем он вставил канюлю. Бир регистрировал все с дотошностью ученого. Он с вниманием относился к каждой детали. Он не почувствовал боли от прокола. Только когда игла прошла сквозь оболочку спинного мозга, он ощутил легкий прострел в ноге. Затем он насторожился, потому что должны были выступить капли его собственного ликвора. Но и это прошло безболезненно. За этим должно было последовать введение шприца с кокаиновым раствором в канюлю. Бир почувствовал, как игла слегка подергивалась. Сразу же стало понятно, почему. Наполненный кокаиновым раствором шприц, приготовленный Хильдебрандтом, не подходил. Старания Хильдебрандта были напрасны. Тем временем выходило все больше спинномозговой жидкости.

Ассистент, наконец, приступил к введению кокаина, но шприц не плотно примыкал к игле, поэтому большая часть кокаинового раствора не попала в нее. Когда Хильдебрантд дрожащими руками извлек иглу и шприц и закрыл место прокола, в спинном мозге находилась лишь незначительная часть препарата.

Не питая больших надежд, Бир подождал десять минут. Затем он вонзил иглу в собственное бедро, а Хильдебрандта попросил скальпелем сделать надрез на голени. И укол, и надрез отозвались нестерпимой болью. Ни о каком обезболивании не могло быть и речи. Эксперимент провалился.

Бир никогда впоследствии, в том числе при мне, не высказывался о происшествии, которое последовало за этим, поскольку в то время, когда мы познакомились ближе, его отношения с Хильдебрандтом охладели по причинам, оставшимся для него загадкой. Бир всегда ограничивался короткой фразой: «Доктор Хильдебрандт предложил проделать тот же эксперимент на себе». И Бир принял это предложение. Он сам выбрал иглу и шприц, который наполнил половиной кубического сантиметра однопроцентного раствора кокаина и отложил в сторону. Он обезболил место прокола, взял иглу для пункций и ввел ее в спинной мозг.

Хильдебрандт не почувствовал боли, а ощутил только легкое надавливание. Бир вставил шприц в канюлю. На этот раз просочилось лишь несколько капель спинномозговой жидкости, после чего Бир впрыснул препарат.

Хильдебрандт признался, что чувствует, как по обеим ногам разливается тепло – ничего больше. Бир подождал шесть минут. На седьмой минуте он пощекотал ступни Хильдебрандта. Он не отреагировал. Еще через минуту Бир ввел тупую, кривую иглу в мягкую часть бедра Хильдебрандта. Последний констатировал: никакой боли! Бир подождал еще две минуты, и новая игла вошла в большую берцовую кость. Но Хильдебрандт снова заключил: боли нет!

Через двадцать три минуты Хильдебрандт все еще не чувствовал сильных ударов, которые Бир молотком наносил по его ногам. Даже через сорок минут они не причиняли ему боли. Только на сорок пятой минуте, через три четверти часа, чувствительность начала восстанавливаться. Но прошло еще пятнадцать минут, перед тем как вся нижняя часть туловища пришла в нормальное состояние.

Если до этого и оставались какие-то сомнения, то теперь все они развеялись. Но как и прежде открытым оставался сложнейший вопрос о последействии.

Бир предложил Хильдебрандту прерваться. Оба сытно и обильно поели. Они выкурили много сигарет и изрядно выпили. Возможно, они сознавали, что ведут себя неразумно. Возможно, Бир, зная о вреде алкоголя и никотина, попытался подготовить особенно благодатную почву для проявления всего спектра послеоперационных симптомов.

Бир и Хильдебрандт отправились в постель только около одиннадцати вечера. Здоровый сон Бира поспособствовал тому, что на следующее утро он проснулся с чувством абсолютной свежести и вышел на привычную утреннюю прогулку. Вскоре после возвращения домой он ощутил слабую головную боль и отправился в клинику. Там он встретил Хильдебрандта, который выглядел весьма измученным и с трудом держался на ногах. Хильдебрандт не смог уснуть. Уже около полуночи пришли сильные головные боли. В час ночи возникли позывы к рвоте. Нестихавшая головная боль была настоящей пыткой. Он едва смог заставить себя сменить повязки нескольким пациентам. По сравнению с ним Бир чувствовал себя превосходно. Но неожиданно в три часа дня его пульс стал прерывистым. Голова его начала кружиться. Ему пришлось лечь в постель, из которой он был не в состоянии подняться. В то же время слег и Хильдебрандт. Но его воля и упорство уже на следующий день выгнали его из постели, хотя самочувствие его оставалось плачевным и головные боли не проходили. Бир же пролежал в постели девять дней, пока к нему не вернулась работоспособность. Хильдебрандта еще три недели не оставляла слабость, вполне закономерная ввиду обширных кровоподтеков и ушибов на ногах, явившихся результатом попыток проверить их чувствительность.