Безобразный Ренессанс. Секс, жестокость, разврат в век красоты - Александр Ли

Самым прямолинейным способом было включение портрета в картину на религиозный сюжет. Как и современные им торговые банкиры, кондотьеры с удовольствием изображали себя в виде свидетелей или участников сцен из религиозной истории. Хорошим примером этого может служить картина Пьеро делла Франческа «Алтарь Монтефельтро» (галерея Брера, Милан), которую Федерико да Монтефельтро заказал в 1472–1474 гг. [ил. 28] Центральное место занимают Дева Мария и младенец Христос. Их окружают многочисленные святые, хотя ни один из них ничем не напоминает военного. А на переднем плане изображен коленопреклоненный Федерико. Художник изобразил его в полном доспехе; шлем и латные рукавицы лежат на земле перед ним. Он являет собой образец истинно верующего человека. Смысл картины совершенно ясен. Хотя Федерико и солдат по профессии, но он солдат Христа. Вера для него превыше всего. Тем, кто был знаком с неприглядной историей его жизни, это могло показаться абсолютным нонсенсом. Тем не менее такая визуальная стратегия была очень эффективной. Нет оснований полагать, что картина не оказала желаемого воздействия на зрителей в Урбино.

Но для придания позитивного морального облика убийству выбрать что-то лучше или интереснее чистой, незапятнанной культуры было невозможно. Подражая манерам своих аристократических хозяев, кондотьеры стремились окутать себя аурой справедливости и цивилизованной утонченности. Они содержали большие дворы, художественная культура которых давала им ощущение уважения, которого они так жаждали. Настоящим мастером этого дела, бесспорно, был Федерико да Монтефельтро – иначе зачем бы Педро Берругете изобразил его с книгой в руках?

Федерико наследовал своему сводному брату Оддантонио и стал герцогом в 1444 г. Он превратил Урбино в один из самых ярких культурных центров Северной Италии. Он был классическим ученым – учился у знаменитого Витторино да Фельтре в Мантуе. Его страсть к новым гуманистическим учениям была общеизвестна. Федерико был истинным библиофилом, свидетельством чему могут служить роскошные украшения его кабинетов в Урбино и Губбио.36 По словам Веспасиано да Бистиччи, он потратил не менее 30 тысяч дукатов (т. е. в 4000 раз больше той суммы, какую дворцовый слуга зарабатывал за год), чтобы собрать крупнейшую за пределами Ватикана библиотеку.37 Он окружил себя просвещенными людьми, его двор, как магнитом, притягивал талантливых литераторов. Федерико был знаком с Кристофоро Ландино (его изображение мы видим на двойном портрете).38 Он пригласил ко двору астролога Якова Шпирса, друга Фичино Павла Миддельбургского, Франческо Филельфо с сыном, яркого поэта Джанмарио и восходящих звезд – Порчеллио Пандони, Лилио Тифернате, Агостино Фрегозо и Лодовико Одазио. Герцог высоко ценил одаренных ораторов. Он так высоко оценил латинскую речь, произнесенную Антонио Бонфини в 1478 г., что даже увековечил оратора на картине, написанной Юстусом ван Гентом (ныне хранится в Хэмптон-Корте).

Юность Федерико провел при дворе Гонзага в Мантуе.39 Именно там ему привили любовь к искусству и архитектуре. Подражая Козимо де Медичи, он стремился к «великолепию» и тратил огромные деньги на всевозможные формы меценатства. В 1464 г. он заказал архитектору из Далмации Лючиано Лауране (позже его сменил Франческо ди Джорджо Мартини) полную перестройку Палаццо Дукале, благодаря чему в городе появился один из самых ярких и впечатляющих дворцов эпохи Ренессанса.40 Невообразимо роскошная новая резиденция Федерико была заполнена работами лучших художников того времени. Сам герцог был щедрым меценатом. Его покровительством пользовались такие художники, как Пьеро делла Франческа, Паоло Уччелло, Юстус ван Гент и Педро Берругете. Двор Федерико был настолько блестящим, что впоследствии апостольский секретарь Паоло Кортези (1465–1510) назвал его одним из двух величайших покровителей искусств своего времени (вторым был Козимо де Медичи).41

Но в то же время портрет Берругете явно показывает нам и совершенно иную сторону характера Федерико да Монтефельтро. Как и на всех остальных сохранившихся изображениях кондотьера, на этом портрете Федерико изображен в профиль. Мы видим лишь левую сторону его лица, но бросается в глаза странно искривленный нос. В юности Федерико был тяжело ранен на турнире. Он лишился правого глаза, а на лице остался огромный, ужасный шрам. Поскольку потеря глаза сильно сузила поле зрения, Федерико боялся, что его могут застать врасплох. Он заставил хирургов удалить ему переносицу. Хотя он тщательно следил за тем, чтобы его изображали только с этой стороны, но ему не удавалось скрывать те черты характера, которые выдавали его шрамы. Несмотря на несомненную смелость, совершенно очевидно, что он обладал характером импульсивным и жестоким до крайности. Странный шаг, на который он пошел, чтобы никто не воспользовался его слабостью и не застал его врасплох, граничит с параноей, но в то же время говорит о безжалостном характере человека, для которого заговоры и убийства были естественной частью жизни.

Федерико не был уникальным. Хотя кондотьеры XV в. были более успешными командирами и более внимательными меценатами, в других отношениях они были гораздо хуже кондотьеров XIV в. Не будет преувеличением сказать, что их страсть к искусству росла прямо пропорционально их чудовищной жестокости.

Упрочившиеся интересы, долгосрочные контракты и получение поместий неизбежно политизировало кондотьеров, которые переставали быть просто командирами наемников. Восхваления и вознаграждения, получаемые кондотьерами, отнюдь не способствовали упрочению связей с «заказчиками». Напротив, кондотьеры XV в. превратились в независимую политическую силу. Хотя некоторые, как, например, Бартоломео Коллеони заслужили репутацию людей верных и преданных, большая часть кондотьеров прекрасно поняла, что может участвовать в большой игре итальянской политике и извлечь из нее серьезные выгоды для себя. В аналогичном положении наемники оказывались и раньше (одним из самых печально известных примеров может служить Каструччо Кастракани, signore Лукки). Но они по большей части были изгнанниками или иностранцами, а это означало, что возможности независимой политической деятельности у них были ограничены. А с XV в. такие действия постепенно стали считаться нормой.

И это способствовало проявлению худших качеств во многих кондотьерах. Хотя они никогда полностью не отказывались от привычных грабежей и насилия, некоторые, как, например, Федерико да Монтефельтро, остро осознавали степень своего влияния и пользовались им без угрызений совести. Даже лучшие из них не стеснялись шантажировать своих «заказчиков», добиваясь повышения вознаграждения. Об этом с горечью писал канцлер Флоренции, Леонардо Бруни, в книге «О военном деле» (De militia) (1421).42 В следующем веке Никколо Макиавелли так писал в «Государе»: