Русский Дьявол - Анатолий Абрашкин

Резиденцией Павла Ивановича Чичикова во время пребывания в губернском городе NN является гостиница. Нижний ее этаж «не был выщекатурен и оставался в темно-красных кирпичиках, еще более потемневших от лихих погодных перемен и грязноватых уже самих по себе; верхний был выкрашен вечною желтою краскою; внизу были лавочки с хомутами, веревками и баранками. В угольной из этих лавочек, или, лучше, в окне, помещался сбитенщик с самоваром из красной меди и лицом так же красным, как самовар, так что издали можно бы подумать, что на окне стояло два самовара, если б один самовар не был с черною как смоль бородою». Описание внешнего вида гостиницы точь-в-точь соответствует картине костра: черная борода сбитенщика — это уголья, лавочки — дрова, первый этаж — сердцевина пламени, она всегда красная, а второй — его желтые языки, вздымающиеся неизменно кверху. Самовары в окне символизируют тот факт, что огонь в гостиничной «геенне» поддерживается постоянно. Сбитень, заметим, — это горячий напиток с медом, и упоминание о нем — последний штрих в картине «гостиничного костра»: где есть пламя, там всегда горячо.

Павел Иванович поселяется на втором этаже, получив «покойную комнату с тараканами». Словосочетание «покойная комната» — двусмысленно. Можно подумать, что это комната, где человек отдыхает, располагается на покой, но можно также посчитать, что это покойницкая — жилище мертвецов и хранителей ада и адского огня. Петрушка вообще спит, не раздеваясь, как покойник; тюфяк, на котором он спал, Гоголь называет убитым, а тот особый запах, которым наполнена его «темная конурка», подчеркивает замкнутость пространства и отсутствие воздуха. Сам же Чичиков отчего-то любит сравнивать себя с обитателем подземного мира и аттестуется губернатору как «незначащий червь мира сего». Фрак же брусничного цвета с искрой, который он так любит надевать, символизирует, что его хозяин несет на себе огненную печать ада.

При встрече с губернатором Павел Иванович намекнул вскользь, что «в его губернию въезжаешь как в рай». Конечно, это было перебором и неприкрытой лестью, но по-своему Чичиков был и прав. Он был заворожен простором нового для себя края и обилием в нем света. «Губернаторский дом был так освещен, хоть бы и для бала; коляски с фонарями, перед подъездом два жандарма, форейторские крики вдали — словом все, как нужно. Вошедши в зал, Чичиков должен был на минуту зажмурить глаза, потому что блеск от свечей, ламп и дамских платьев был страшный. Все было залито светом». В этой ситуации «червь мира сего» вполне мог обмануться и посчитать, что попал в райскую страну. Впрочем, в своих суждениях Чичиков был очень трезв и обмануться высшим губернским светом мог разве лишь на день-два, пока живы были воспоминания о визите в парадиз помещика Манилова.

Деревня Маниловка выглядит карикатурой на те образы рая, который стремились воссоздать на земле сильные мира сего. Господский дом стоит на возвышении и вроде бы олицетворяет, как и беседка с надписью «Храм уединенного размышления», устремленность его хозяев к небесному, светлому, солнечному. Но, с другой стороны, он открыт всем ветрам, которые выдувают из голов его обитателей благие намерения и развеивают их по окрестным полям и лесам. В саду, правда, были разбиты по-английски две-три клумбы с кустами сиреней и желтых акаций да одиноко грустили пять-шесть берез, но говорить о едином ансамбле, включающем парковые и садовые насаждения, было никак нельзя. Даже «день был не то ясный, не то мрачный, а какого-то светло-серого цвета».

Жизнь Манилова наполнена мечтами, невероятными проектами. «Как было бы в самом деле хорошо, если бы жить этак вместе, под одною кровлею, или под тенью какого-нибудь вяза, пофилософствовать о чем-нибудь, углубиться!..» — признается он Чичикову и слышит в ответ столь желанную для сердца фразу: «О! это была бы райская жизнь!» Манилов белокур, с голубыми глазами, внешне — это чистый ангел, но от него не дождешься живого слова. Он обитатель мертвого неба, пустоты: у него не только что за душой, но и в кладовой-то пусто. Он — «живой труп», призрак, который пройдет по миру, не оставив никакого следа, разве что народив двух наследников, которые своими греческими именами будут до скончания дней смешить соседей. Но как бы ни была тронута мертвечиной душа Манилова, ее не назовешь ни злобной, ни алчной. Он — добрый и бескорыстный, и способен душевно радоваться, что «доставил гостю своему небольшое удовольствие». Манилов любит жену и детей! Он — единственный из компаньонов Чичикова, который не замарал свои руки торгом и денежными расчетами. И пусть мир, в котором он живет, приторный и ненастоящий, в нем все равно присутствует возвышенное и чистое. Пусть это пародия на райские высоты, к которым стремится человек, но Павел Иванович за всю свою жизнь не поднимался и до них. Что ни говори, но его путешествие по N-ской губернии начиналось с головокружительного взлета.

Перед самым отъездом из Маниловки, однако, на небе появились тучи. Чичикову они показались маленькими и не предвещающими никаких неприятностей. Но он ошибся. Очень скоро небо сплошь обложило тучами, зазвучали громовые раскаты и, наконец, с неба хлынул проливной дождь. Дорогу мигом развезло, кучер Селифан, хватанувший лишнего, пропустил нужный поворот и сбился с дороги. Бричка, управляемая неверной рукой, выехала на взбороненное поле и благополучно опрокинулась набок. Благополучно в том смысле, что никто сильно не ушибся, однако же Чичиков «и руками и ногами шлепнулся в грязь». В этом комическом действии, думаем, все согласятся, пародийно описывается сцена низвержения с небес одного из прислужников Сатаны. Полная темнота и взрытая земля в месте падения воссоздают картину входа в подземное царство. Вдобавок к этому до Чичикова и Селифана начал доноситься вой собак — церберов местного Аида. «…Псы заливались всеми возможными голосами: один, забросивши вверх голову, выводил так протяжно и с таким старанием, как будто за это получал Бог знает какое жалованье; другой отхватывал наскоро, как пономарь; промеж них звенел, как почтовый звонок, неугомонный дискант, вероятно, молодого щенка, и все это наконец повершал бас, может быть, старик, наделенный дюжею собачьей натурой, потому что хрипел, как хрипит певческий контрабас, когда концерт в полном разливе: тенора поднимаются на цыпочки от сильного желания вывести высокую ноту, и все, что ни есть, порывается кверху, закидывая голову, а он один, засунувши небритый подбородок в галстух, присев и опустившись почти до земли, пропускает оттуда свою ноту, от которой трясутся и дребезжат стекла…» Это был собачий оркестр помещицы Коробочки.

Исследователи поэмы уже давно заметили, что в главе, посвященной Коробочке, постоянно упоминаются всевозможные птицы или их атрибуты. На стенах комнаты, где остановился Чичиков, висели «картины с какими-то птицами». Окно комнаты «глядело едва ли не в курятник». Дворик перед окнами «весь был наполнен птицами Индейкам и курам не было числа». Гоголь дополняет эту картину сороками и воробьями, которые «целыми косвенными тучами переносились с одного места на другое». Вдобавок ко всему в главе неоднократно фигурируют птичьи перья: «Фетинья успела уже притащить перину и, взбивши ее с обоих боков руками, напустила целый потоп перьев по всей комнате постель опустилась под ним почти до самого пола, и перья, вытесненные им из пределов, разлетелись во все углы комнаты». «Может быть, понадобится еще птичьих перьев, — спрашивает Коробочка у Чичикова. — У меня к Филиппову посту будут и птичьи перья». Даже в лирическом отступлении, присутствующем в этой главе, образ правителя канцелярии нарисован при помощи «птичьих» сравнений: он сравнивается с орлом и куропаткой. Какую же цель преследует автор столь навязчивыми ассоциациями с птицами?