Шотландия: Путешествие по Британии - Генри Воллам Мортон

Ну, и скажите, какой драматург смог бы лучше выстроить эту мизансцену, чем принц Чарльз?

Сидя на невысокой ограде монумента в Гленфиннане, я пытался представить себе те чувства, которые принц возбуждал в людях. Прежде всего, он был Стюартом и в полной мере обладал роковым обаянием, присущим этому семейству. Кроме того, принц представлял собой великолепный образчик романтического анахронизма. Когда Дон-Кихот, облаченный в потертые латы, ехал верхом на верном Росинанте, он едва ли вызывал сочувствие у окружающих — люди смеялись над ним. Ну что ж, их можно понять: он видели старого, малопривлекательного и к тому же наполовину помешанного чудака. В отличие от него, Красавец принц Чарли, сердце которого пылало той же самой старомодной жаждой рыцарских приключений, был молод, красив и — самое главное — являлся Стюартом. Его поступки и устремления несли на себе печать старинной романтики — исключительное явление в мире, который почти созрел для парового двигателя (Джеймсу Уотту исполнилось девять лет в тот год, когда принц развернул свое знамя в Гленфиннане). В Англии у Чарльза не было никаких шансов. Он напоминал ребенка, затеявшего рискованную романтическую игру, для которой тамошние якобиты оказались слишком старыми. Большая часть представителей шотландской знати — той самой, что в 1715 году участвовала в восстании Старшего Претендента — либо состарилась, либо попросту умерла. Так что в распоряжении у Чарльза была всего горстка ирландских авантюристов. Но Хайленд разительно отличался от остальной страны — он не принадлежал к современному миру, и здесь принц сумел отыскать струны, созвучные своей духовности. В Хайленде Чарльз не выглядел таким безнадежным анахронизмом, как в Лондоне Хораса Уолпола и леди Мэри Уортли Монтегю. Если у английских якобитов имя Стюартов было связано с некими сентиментальными чувствами, то для горных кланов это имя олицетворяло религию. То, что судьба привела Чарльза именно в Хайленд, следует рассматривать как исключительную удачу: это было единственное место во всей Великобритании, где принц не выглядел вышедшим из моды романтиком. Ступив на землю Эрискея, он снова попал в Средние века. И я расцениваю как особую издевку судьбы тот факт, что со временем это место высадки юного принца стало вратами, через которые современный мир повел нападение на Хайленд и его средневековую замкнутость.

Вы только подумайте, насколько редкий шанс выпал принцу Чарльзу! Странствующие рыцари — донкихоты и мечтатели — безнадежно устарели к 1745 году. И даже Лохиел оказался чересчур старым, чтобы играть в древнюю игру. И все же… Покажите мне католика, да еще живущего в атмосфере давно минувших дней (когда и мир, и люди были храбрее и благороднее), который отказался бы последовать за юным принцем, который не принял бы участия в самоубийственной авантюре, окончившейся на обледенелой пустоши Куллодена.

5

Дорога из Кинлохайлорта в Арисайг тянется сначала вдоль воды, затем, изгибаясь, карабкается по склонам холмов, и каждый ее ярд завораживает своей необычной, почти сверхъестественной красотой. Подобное я видел лишь на западном побережье Ирландии, где прибрежные холмы столь же непостоянны и переменчивы, как нрав у капризной девушки.

Здесь, по пути в Арисайг, перед вами открываются неповторимые виды. Если подняться повыше, можно разглядеть множество странных крохотных островков, разбросанных по поверхности моря. Остров Эгг выделяется среди них своими отвесными, как стена, холмами. На юге темнеют крутые горные кряжи Малла, а под ногами расстилается водная гладь Лох-Айлорта.

Одна из самых прелестных деталей пейзажей Западного Хайленда — это заросли шафрановых водорослей, которые более или менее широкой полосой окаймляют все соленые озера. Существует три различных вида водорослей, и все они, как я полагаю, богаты йодом. Недаром местные жители использовали их в былые времена для изготовления краски. В Ирландии и сегодня можно видеть девушек, которые таскают полные корзины этих водорослей на картофельные грядки.

Невозможно выразить словами ощущение тишины и покоя, которое охватывает в здешних местах! И тем более сильное впечатление производит одинокий камень у дороги, который «установлен в память о Сьюзен Маккалум, семнадцать лет содержавшей постоялый двор в Кинлохайлорте».

В уютных, обжитых местах подобные памятники не возводят. Именно здесь, где путникам зачастую приходится идти, согнувшись в три погибели под штормовым ветром, или преодолевать завесу проливного дождя, возможно оценить мужество и благородство женщины, которая на протяжении целых семнадцати лет предоставляла всем нуждающимся тепло, кров и еду.

Я долго стоял, глядя на Лох-Нан-Уав — широкий рукав морской воды в окружении неизбежных золотых водорослей, а перед моим мысленным взором вставал «Дютель», медленно выплывающий из-за холмов, чтобы бросить здесь якорь. И я подумал: какой великолепный получился бы мемориал, если б на одном из этих островков установили реконструированный бриг принца Чарльза. Чтобы люди поднимались на прибрежный холм и замирали в безмолвном удивлении — так, как это происходило в далеком 1745 году!

Уже несколько часов я шел и не встречал ни единой живой души. В очередной раз свернул за валун и вдруг увидел в двадцати ярдах от себя огромную птицу, сидевшую на сломанном дереве. Она тут же снялась с места и, расправив мощные крылья, улетела за холмы. Канюк.

Добравшись до Бойсдейла, я встретил первого человека. Это был молодой мужчина, он лежал на животе возле ручья и брился, глядя в воду, как в зеркало. Стоило ему раскрыть рот, как я сразу определил, что он родом из Гэллоуэя. На земле рядом с ним стояла большая корзина, накрытая черным дерматином. Парень был коробейником.

В его корзине обнаружилось множество мелких грошовых предметов, отсутствие которых затрудняет развитие нашей цивилизации: рулетка, английские булавки, гвозди с большой шляпкой, пуговицы, шпильки для волос. Коробейник оказался странным молодым человеком. Мне всегда казалось, что бродяги и коробейники либо зануды, либо философы. Увы, очень трудно соблюсти золотую середину между этими двумя градациями.

Парень рукой вытер мыло с подбородка и ополоснул бритву в ручье, от чего вода на мгновение сделалась мутно-молочной. Затем уселся, окинул взглядом вершины холмов и сплюнул. Он заявил, что это собачья жизнь — изо дня в день топать по дорогам с корзиной за плечами.

— А к чему же вы стремитесь? — поинтересовался я.

— Свалить с этой проклятой дороги, — горько вздохнул парень. — Да только не выходит. Ежели б я мог зарабатывать фунт в неделю, да прикопить деньжат… Эх, закинул бы я корзину в озеро, да только меня и видели.

Затем он сообщил еще кое-что интересное. Оказывается, он служил во флоте, а сейчас мечтает написать книгу.

— Я вот все хожу туда-сюда и много чего насмотрелся, — улыбнулся он. — Вся эта суматоха у меня перед глазами проходит. Ей-богу, вы бы не поверили, если б я вам порассказал обо всем, что видел, и о людях, которых встречал. Такие ворюги и душегубцы, что не приведи Господь. Все бродят по дороге… Уж чем живут, не знаю, а только в города возвращаться не хотят. Вот вы бы поверили, если б я рассказал, что целую неделю прожил рядом с миллионером? То-то и оно! А ведь я чистую правду говорю. Так оно и случилось! Он был из этих…