Поцелуй дочери канонира - Рут Ренделл

— Ну что, нашли дорогу? — Такой вопрос можно задать, только заранее зная ответ, и тем не менее люди все время его задают. А Г.Г. Джонс задал и второй такой же: — Машину где-то оставили, да? — Голос его был весел.

Джонс оказался моложе, чем думал Берден, — или просто моложаво выглядел. В комнате они увидели его при свете, а не против света, и Берден мог дать ему разве чуть больше сорока. Берден также ожидал сходства с Дейзи, но его не было — во всяком случае, такого, чтобы обнаруживалось с первого беглого взгляда. Джонс был блондин с широким румяным лицом. Своим моложавым видом он отчасти и был обязан младенчески круглому скуластому лицу со вздернутым носом. Дейзи так же мало походила на отца, как и на мать — она была дочерью своей бабки.

Мистер Джонс явно страдал избытком веса. Он был слишком толстым даже для своего плотного сложения. Под свитером обозначалось заметное брюшко, которое проявляло склонность когда-нибудь превратиться во внушительное пузо. Понтер казался спокойным и всем довольным человеком, которому нечего скрывать, и продолжал вести себя с детективами, как с дорогими гостями. Принес бутылку виски, три банки пива и три высоких стакана.

От выпивки полисмены отказались. Хозяин усадил их в гостиной — довольно уютной, но лишенной того, что Берден назвал бы «присутствием женщины». Инспектор знал, что теперь иметь такие взгляды считалось неприлично (и удивлялся, потому что женщинам они только льстят), и что жена отчитала бы его за такие представления, но втайне твердо придерживался их, тут уж ничего не поделаешь.

Комната, где они находились, была чистой и удобной, прилично обставленной, с викторианским камином и часами на каминной полке, картинами и календарями на стенах. В темном углу даже прозябало какое-то молочайное растение. Но во всем этом не было души. Тот, кто здесь жил, не проявил в устройстве комнаты ни вкуса, ни заботы, ему было, в общем, все равно, как она выглядит. Хозяин не ломал голову над расположением предметов, гармонией жилища, здесь не было настоящего домашнего уюта — здесь не было женщины.

Берден понял, что слишком затянул паузу. Джонс в это время успел принести бутылку диетической кока-колы, всучить ее Вайну, а себе налить пива. Берден прочистил горло.

— Не могли бы вы сказать нам свое имя, мистер Джонс. Что означают ваши инициалы?

— Вообще-то я Гэри, но зовите меня Канонир.

— Простите, не понял?

— Ну, пушкарь. Я ведь раньше играл за «Арсенал». Вы не знали?

Нет, они не знали. Барри скривил губы в усмешке и глотнул колы. Может, двадцать лет назад, а может, и больше Джонс играл за «Канониров» — и на трибуне тогда «фанатела» футбольная группи Наоми.

— Гаррет Годвин Джонс — таково мое полное имя. — На лице Канонира нарисовалось удовольствие. — Я был женат еще раз после Наоми, — без всякой причины начал он, — но там тоже не было оглушительного успеха. Она упаковала чемоданы пять лет назад, и я больше не собираюсь играть в такие игры. Зачем, пока можно, как поется в песенке, получить все то же, не попавшись на крючок?

— Мистер Джонс, чем вы зарабатываете на жизнь? — спросил Вайн.

— Продаю спортивный инвентарь. У меня магазин на Холлоуэй-роуд. И не надо рассказывать мне об экономическом спаде — насколько я знаю, дела у меня никогда не шли лучше, бизнес на подъеме. — Он улыбнулся широкой самодовольной улыбкой и тут же убрал ее с лица, будто по щелчку какого-то внутреннего переключателя. — А вот в Танкреде плохи дела, — сказал он, понизив голос на целую октаву. — Вы ведь по этому поводу пришли? Или так: вас бы тут не было, не случись этого?

— Насколько я понимаю, с дочерью вы почти не общались.

— Совсем не общался, дружище. Я не видел ее и не слышал ее голоса полных семнадцать лет. Сколько ей теперь? Восемнадцать? Я ее не видел с полугода. И на ваш следующий вопрос я отвечу «нет». Меня это не так уж и заботит. Не огорчает ни в каком смысле. Мужчины начинают любить своих детей, когда те подрастут, это нормально. Но младенцы? Они нам безразличны, правда? Я развязался с той семейкой и ни минуты не жалел об этом.

Его дружелюбие на глазах сменялось враждебностью, и контраст был разителен. Его голос взлетал и падал вместе со сменой предмета разговора. Когда он говорил о личном — гремел крещендо, а переходя к пустым формальностям, мурлыкал, как сытый кот.

— А когда вы узнали, что ваша дочь ранена, вам не пришло в голову связаться с ней? — спросил Барри Вайн.

— Нет, дружище, не пришло. — Едва ли на миг задумавшись, Канонир Джонс откупорил вторую банку пива. — Нет, я не подумал об этом, и я не сделал этого. Не связался с ней… Раз уж вы спросили: когда это случилось, меня не было дома. Я уезжал на рыбалку. Я, в общем, частенько рыбачу. Рыбалку я мог бы назвать своим хобби, если бы кто-нибудь спросил, какое у меня хобби. В тот раз я поехал в Девон, на реку Дарт, останавливался в домике на берегу. Это такой уютный маленький отельчик, в это время года я часто провожу там по несколько дней. — Он говорил все это с агрессивной самоуверенностью в голосе. Хотя, возможно, в его воинственности никогда и не бывало уверенности? — Я уезжаю, чтобы отвлечься от всего, так что смотреть новости по телевизору — самое последнее, чем я мог бы там заняться. Я узнал обо всем только пятнадцатого, вернувшись домой. — Тон Джонса слегка изменился. —

Заметьте, я не говорю, что мне не было бы больно, если бы и ее постигла та же участь, что и остальных. Но если погибает ребенок, всегда больно — неважно, чей… Я вам еще кое-что скажу. Может, вы подумаете, что это меня в чем-то уличает, но я скажу все равно. Наоми была пустышка, ноль. Говорю вам, у нее не было ничего внутри. Только хорошенькое личико да то, что называют ласковый нрав. Любила держаться за руку, обниматься. Да только все объятия заканчивались, когда приходило время ложиться в постель. А что до ее невежества… Я сам необразованный и не думаю, что за всю жизнь прочел больше пяти, ну пусть шести книг — но по сравнению с ней я, черт возьми, просто гений, человек года…

— Мистер Джонс…

— Да-да, дружище, ты скажешь что хочешь — через минуту. Не перебивай меня в моем собственном доме. Я еще не сказал всего, что хотел. Я только начал. Наоми была ноль, и от знакомства с мистером Харви Коуплендом, депутатом парламента, я тоже не испытывал никакого удовольствия. Но послушайте меня — не дай бог никому иметь дело с Давиной Флори! Тут нужно было быть воином. Да, джентльмены — настоящим бойцом! Храбрым, как лев, сильным, как бык и толстокожим, как чертов бегемот! Потому что эта леди была сука королевского класса и не знала в этом усталости! Она была неутомима — четыре часа сна и снова полна энергии. И снова готова кусать — я бы так сказал… Мне пришлось там пожить. Они говорили: «Оставайтесь пока здесь, а там найдете что-нибудь», но было ясно, что Давина никогда нас не отпустит, особенно после того, как родился ребенок… Знаете, кто такой гот? — вдруг прорычал он в сторону Бердена.

«Что-нибудь вроде Понтера и тех Нибелунгов», — подумал Берден, а вслух сказал:

— Ну, расскажите мне.