Сезон охоты на коллекционеров - Фридрих Незнанский

— Что вы знаете о Кларке?

— Швейцарец, живет в Базеле. Научный сотрудник местного художественного музея. Это все, что я могу о нем сказать.

— Но какой же у Ольги был к нему интерес? Базель — город маленький, неужели этот художественный музей может чем-нибудь поразить?

— Что вы! В Базеле находится старейшее в мире и полностью дошедшее до нас собрание шедевров мирового искусства. Его начали собирать еще в пятнадцатом веке. Мы туда ездили с женой два года назад. Впечатления незабываемые. В музее есть гравюры Дюрера. С ним дружил основатель музея… фамилию я запамятовал. Но как раз его коллекция и легла в основу Базельского художественного музея. Кстати, еще интересный факт — книгу Эразма Роттердамского «Похвала глупости» иллюстрировали два брата-художника, Гольбейны, тоже базельцы, и сделали к ней 80 рисунков. Началось все с шутки, — они читали эту книгу и на полях делали рисунки. Роттердамский потом десять дней забавлялся, рассматривая иллюстрации, и они ему очень понравились И с тех пор книга переиздавалась именно с их иллюстрациями. А еще о Гольбейне-младшем, — вы уж извините за многословие, просто это очень интересно, — самое известное его полотно «Мертвый Христос в гробу». Есть легенда, что моделью Гольбейну послужил неизвестный, утонувший в Рейне. И художник свел евангельский сюжет к скрупулезному описанию анатомии мертвого тела. Некоторые исследователи видят в этом определенное безбожие Гольбейна. Да, а вы знаете, что сам Достоевский был так потрясен этим полотном, что дважды упоминал его в своем романе «Идиот»?

Щеткин завороженно слушал Войцеховского и не отрывал от него взгляда. В какой-то момент он очнулся и заметил:

— Я столько узнал от вас интересного, не надо на лекции по искусству ходить! Надо же, Христос списан с утопленника, Достоевский о нем упоминает в «Идиоте»… Чудеса! Как тесен мир!

— Он не только тесен. Он очень интересен. Извините за невольную рифму…

— Так вы говорите, Ольга собиралась ехать в Базель… — вернул к действительности Войцеховского следователь.

— Недели две назад она мне об этом сообщила. И пригласила съездить в мастерские молодых художников вместе с Кларком, чтобы он оценил их работы. Но у меня в связи с большой занятостью не сложилось. А вчера я узнал, что Ольгу убили…

— Кларка тоже убили.

— Как?! Что вы говорите? Не может быть! Это же чудовищно!

— Это в самом деле чудовищно. Потому что они оба погибли от руки одного убийцы. Я мог бы вам этого не говорить. Но поскольку вы вращаетесь в кругах людей искусства, возможно, вы сможете нам помочь.

— В чем?!

— Найти убийцу. Человека, который тоже вращается среди этих людей. Вызывает у них доверие, потому что весьма образован, разбирается в искусстве. Чем-то он их… привлекает. И они с ним без опасения прогуливаются по ночной Москве, открывают перед ним двери своих квартир… А он их жестоко убивает: одним движением руки перерезает горло.

Войцеховский побледнел как полотно и на мгновение потерял дар речи.

— И Ольгу?

— И еще троих. Двоих иностранцев и одного русского. Все коллекционеры или искусствоведы. Догадываетесь, из-за чего он лишил их жизни?

— Деньги?

— Да. Но чем он их приманивал? Как вы думаете, что может настолько заинтересовать, допустим, иностранного искусствоведа, что он теряет всякую осторожность?

— Только предметы искусства. Он им обещал какие-нибудь редкостные картины, иконы или еще что-то, возможно, из антиквариата.

— Вот и я так подумал. Кстати, раз уж вы знакомы с людьми, занимающимися искусством, я вам назову несколько имен, а вы мне скажите — известны ли они вам.

— Пожалуйста. Чем могу…

— Самсонов Михаил Иванович.

— Я с ним незнаком. Знаю только, собиратель наград белой армии. Коллекцию нигде не выставлял, но все выставки по этой теме посещает. Никто не знает, что на самом деле у него в коллекции. А… он жив?

— Убит. Далее… Даниэль Кларк, о котором вы мне подробно рассказали. Кстати, остановился в отеле «Палас» и на следующий день его убили. На Покровке, у памятника Чернышевскому.

— Но ведь это центр! Что же, убийца на глазах у всех?..

— Убийство произошло около двенадцати ночи. А этот сквер в глубине улицы. Обычно там допоздна засиживаются парочки, но как раз в тот день к ночи начался дождь, так что свидетелей не оказалось.

— А он-то что делал в дождь на улице? Не проще ли было принять человека у себя в номере?

— Видимо, условия встречи диктовад убийца. Может, он предложил гостю ознакомиться с достопримечательностями Москвы, памятниками революционным писателям. А тот, как человек любознательный, согласился.

— Ночью? В дождь?

— Дождь начался около двенадцати ночи, мы запрашивали метеосводку. Так что прогулка началась еще до дождя. Но зонтиком он запасся. Следующий — Бертран Доде, француз, это имя вам ничего не говорит?

— Нет, о нем я не слышал. Тоже убит?

Плечи Войцеховского опустились, как под непосильным грузом. Он уже не держался так прямо, как вначале. Лицо осунулось и приобрело землистый оттенок.

— Честно говоря, я так устал… Вы знаете, я же не спал ночь, после того, как узнал, что Ольгу убили.

— Вадим Борисович, дорогой, я понимаю, как вам тяжело все это слушать. И пропускать через себя. Но нам нужно найти убийцу — кровь из носа — нужно! Он ведь уже вошел во вкус. Вы знаете, где обнаружили последнего убитого? В самом центре города, за «Детским миром».

— Что, среди дня?

— Ночью. Хоть и говорят, что Москва никогда не спит, именно за «Детским миром» ночью абсолютно безлюдно.

— И что же они там делали, — последний убитый и убийца?

— А за углом, на Неглинной, находится отель «Арарат-Хайят», где накануне остановился Труэт Лорен.

Войцеховский неожиданно прижал ладонь к левой груди и прошелестел:

— У вас не найдется валидола?

Щеткин вскочил со стула. Сначала зачем-то бросился к двери, затем метнулся к столу и выдвинул рывком ящик.

— Вот валидольчик, примите… Может, «скорую» вызвать?

— Не надо… — Войцеховский положил таблетку под язык и закрыл глаза. — Вы меня сегодня доконаете… Больше никаких вопросов, пожалуйста. Я еще жить хочу.

Щеткин от смущения поскреб затылок и не знал, что делать. Он действительно испугался за Войцеховского. Надо же, какой ранимый оказался. Надо скорее его отпускать…

В дверь коротко стукнули, и появился Турецкий — бодрый и жизнерадостный, как будто только что получил приятную новость. Он удивленно взглянул на явно больного человека, который откинулся на спинку стула и сидел с закрытыми глазами. Перевел взгляд на смущенного Щеткина.

— Ты что, пытки применял?