Джентльмены чужих писем не читают - Олег Горяйнов

В самом начале двенадцатого появилась и она. Иван, как тщательно ни жевал, первый бутерброд уже доел, и теперь поднес к физиономии предусмотрительно купленный второй. Габриэла, нисколько не озираясь по сторонам, встала в очередь и купила чизбургер с картошкой и кока-колу. Села она в угол, спиной к залу, от Ивана довольно далеко. Будет химичить, догадался Иван.

Он приготовился ждать.

Все эти дни время от времени – это началось ещё в воскресенье вечером, когда они ездили за хитрой коробочкой производства з-да им. Свердлова – на Ивана накатывала холодная и тягучая волна чего-то тоскливого, какой-то глухой безнадёги, из-за чего он и нажрался во вторник до буквальной потери здравого смысла и человеческого лица. Насчёт папаши он, кстати, так и не выяснил. Что он ему наболтал? какие военные тайны открыл? Неизвестно. Папаша-то, похоже, градус держит куда лучше чем Иван. Даром что сам – маньянец, а Иван как бы русский. Позор.

Он не знал, на что похоже раздвоение личности, но то, что происходило с ним, именно на это и было похоже. Она кровожадная гадина, утверждала одна его половина. Да, она кровожадная гадина, соглашалась другая его половина. Раздавить её и землю вокруг хлоркой стерилизовать, горячилась первая половина. Ну уж нет, отвечала ей вторая. Да ты посмотри на неё! Ни рожи ни кожи, заходилась в крике первая. Вспомни, какие бабы от тебя тащились! А эта и в койке-то ведёт себя как девочка. Ну и пусть, говорила вторая половина. Я тоже с ней как мальчик. Что делать, если мне с ней так хорошо. Ты на работе, напоминала первая половина. То-то и оно, вздыхала вторая. Ну и чёрт с тобой, сдавалась первая…

…Кровожадная гадина поднялась с места. Иван напрягся, отбросив в сторону все посторонние мысли. Он скосил глаза, наблюдая за ней, а морду отвернул, чтобы она не заметила его к ней интереса. Она, впрочем, по сторонам не смотрела. Отряхнула руки, утёрлась салфеткой, а потом взяла поднос с остатками еды и бумажными тарелочками и опорожнила его в ближайший мусорный ящик.

Вот, значит, оно как, подумал Иван. Хитро, хитро. Что ж – довольно многие тут так делали: опоражнивали подносы в мусорку. Особенно в обеденное время. Народу много, пока дождёшься прислугу, которая вычистит стол… Габриэла ровной походкой вышла из ресторана. Спустя минуту поднялся и вышел длинноволосый крепыш, так и не притронувшийся к еде. Второй остался – значит, он не при чём. Значит, он тоже жертвенный ягненок.

Иван снял тёмные очки и откинулся на спинке стула. Восемнадцать минут в его распоряжении, если раньше не рванет. И что же теперь ему делать? Кто подскажет?..

Вскочить на стул, заорать во весь голос, что в здании – бомба?

Но никто из этих чёртовых маньянцев принципиально не верит ни в какую бомбу. Он убедился в этом сегодня утром, когда пытался предупредить администрацию ресторана и полицию о готовящемся взрыве по телефону. Да и орать ему нельзя. Никто не должен его заметить.

По этой же причине ему нельзя лезть руками в мусорный ящик, нашаривать землячку свою среди перемазанных кетчупом огрызков и объедков, а потом мчаться по переполненным улицам, прижимая её к груди, расталкивая народ, в тщетных поисках места, где бы её взорвать без особого ущерба для муниципального хозяйства.

А ведь этот кудлатый резидент – ну что ему стоило – он-то как раз мог бы предотвратить взрыв без особого труда. Не захотел, гад, паразит, полковничья морда. И, видно, почувствовал по моему поведению, что меня это, мягко говоря, беспокоит, потому что строго настрого велел мне сидеть весь день на берегу океана, рыбку ловить и в это дело не соваться. Представляю, что со мной сделают, если сейчас на меня наткнутся. А может, уже и засекли меня… Восемь лет расстрела… Ладно, будем надеяться на лучшее. У, паразит лохматый. Что ему до нас, до ягнят, которые, как известно, молчат…

А время тикало. Время тикало, сволочь, секунды упадали в песок и пропадали там навсегда. Семнадцать минут. Иван ощутил, как холодный пот проступает по всему телу. До сих пор всё его шпионство было сущей игрой, игрой в игрушки, киношным детективом, а вот теперь вдруг игра эта всерьёз запахла смертью, кровью, страхом, криком, вывороченными внутренностями… Чёрт его знает, Иван ведь, будучи профессиональным военным, никогда толком-то не воевал, пороху не нюхал, по горячим точкам не шнырял, в действиях-мудействиях боевых не участвовал. Афган он не застал, в Чечню из училища стали отправлять “в командировки” уже после того, как его забрали в экстернатуру. Так что познания его во взрывном деле и последствиях были чисто теоретическими. Как кричат женщины и мужчины с насквозь пробитыми осколками телами, он не знал и не хотел бы знать никогда.

Но представлял себе, как это должно быть страшно.

Шестнадцать минут.

Ему стало казаться, что толпа, наполнявшая ресторан, загустела как патока, движения её дискретных частиц, то есть людей, сделались замедленными. Я схожу с ума, подумал он. Это вчерашнее похмелье из меня ещё не вышло. Не нужно было пивом с утра опохмеляться. Неправильный опохмел ведет… к запою… к запою… к запою…

Он вскочил с места и побежал в соседний зал. “Побежал” – громко сказано, на тренировках у него быстрее получалось передвигаться по-пластунски. Народу было напихано как огурцов в банку – в окрестных учреждениях начался обеденный перерыв. Он протиснулся через толпу, нашёл среди столиков тщедушного паренька со шваброй, сорвал с него фирменную красную шапочку с эмблемой ресторана, нахлобучил на него свою бейсболку и закричал, сверкая голливудской улыбкой: “Чейндж, амиго! Фройндшафт! Бритиш-Маньяна – пхай-пхай, окей, да?..” Паренёк, держась рукой за голову, ещё пытался сообразить, что это такое с ним сейчас сотворили, а Иван уже исчез в людском водовороте, испарился вместе с кепкой, на которой красовалась издалека видная затейливая буква “М”.

Пятнадцать минут.

Вернувшись в средний зал, он натянул на башку красную шапочку, рванулся к компании каких-то рэйверов, схватил стоявшую между ними литровую бутыль шестидесятиградусной текилы и, приговаривая: “Нельзя, запрещено, здесь дети…” – смылся раньше, чем те успели опомниться.

Через три секунды он уже открывал дверь в какое-то подсобное помещение, по счастью пустое. В углу были свалены швабры и тряпки, по стенкам стояли шкафчики, громоздились детские кресла, какое-то тряпьё вповалку висело на вешалках. Вдобавок, ещё и десяток пустых картонных ящиков были составлены в штабель сразу за дверью.

То, что надо. Самое то. Есть бог на свете.

Он мигом свалил всё это барахло в огромную кучу и вылил на неё текилу. Затем достал зажигалку, носить которую при себе его на всю жизнь приучили ещё сормовские хулиганы, и поджёг кучу с одного края.

Четырнадцать минут.

Костёр мигом занялся и стал быстро разгораться. Иван выскочил за дверь и заскользил к выходу. Кепку с башки он не снимал; этому фокусу его научили в экстернатуре: надевать что-нибудь яркое, и тогда взгляд наблюдателя остановится на этом ярком, а тебе меньше от него достанется внимания. Когда он взялся за никелированную ручку выходной двери, кто-то тонко закричал в глубине ресторана: “Пожар!..”