Лесной бродяга - Габриэль Ферри

Дон Эстебан сел на лошадь, и четверо всадников скорой рысью направились к Туманным горам; с их отъездом в лагере снова наступила тишина, нарушаемая лишь шагами сменявшихся по очереди часовых.

Возвратимся теперь к нашим трем приятелям, укрывшимся на островке среди реки. Вот что происходило там в то время, когда собравшиеся вокруг костра индейцы обсуждали способы осады лагеря дона Эстебана.

Было около четырех пополудни, и на равнине царила еще пока полная тишина; легкий туман медленно поднимался с реки, посередине которой располагался островок, послуживший убежищем Фабиану и его спутникам.

По обеим берегам Рио-Хилы на расстоянии около трехсот футов от островка росли раскидистые ивы, корни которых проросли сквозь берег и купались в водах реки. Промежутки между деревьями почти сплошь заросли вьющимися растениями, и только напротив самого островка находилась прогалина, почти лишенная растительности. Ее протоптали приходящие сюда на водопой табуны диких мустангов и стада буйволов, а потому с островка открывался отличный вид вдаль на равнину.

Приютивший охотников островок возник благодаря живучести нескольких деревьев, корни которых в пору обмеления Рио-Хилы утвердились на илистом дне. Благодаря образовавшемуся таким образом в русле препятствию, течение прибило сюда еще и другие деревья, частью сохранившие свою листву, и ветви, частью совершенно высохшие. Они перепутались между собой корнями и образовали нечто вроде обширного грубого плота.

С тех пор прошло, вероятно, много лет, так как все промежутки между деревьями заполнились сухой травой, отрываемой от берегов во время половодий и приносимой сюда течением. Кроме того, ветер нанес с равнины пыли, которая покрыла эту траву довольно толстым слоем и образовала на этом плавучем острове нечто вроде твердой почвы; по краям его появились водные растения, ивы пустили отростки, которые переплелись с камышами и молоденькими кустарниками и окружили островок зеленым поясом, среди которого выделялись сухие стволы деревьев. Этот оригинальный плот имел чуть менее тридцати футов в поперечнике и мог совершенно скрыть в своей зеленой чаще лежавшего или даже стоящего на коленях человека, какого бы роста он ни был.

Время шло, солнце начало клониться к западу, и на островке появились тени от кустарников и высоких трав. Приятная прохлада близкого вечера, усиливаемая речными испарениями, усыпила Фабиана; он крепко спал, утомленный длинным переходом, а Розбуа, как нежная мать, бодрствовала около него, охраняя сон юноши от неприятных случайностей. Хосе сидел опустив ноги в воду: он пытался освежить себя таким способом.

— Взгляни-ка, Хосе, — тихо проговорил канадец, не забывавший постоянно наблюдать за саванной. — Видишь облачко пыли вдалеке? Это дикие мустанги. Табун невелик, голов пятнадцать, он торопится к водопою, перед тем как облюбовать себе пастбище на ночь. А вон ближе матерый олень, да не там, правее, правее мелькает в просветах между деревьями. Гляди, как он насторожился и тревожно принюхивается! Наверняка почуял опасность… Так и есть! — с торжествующей миной проворчал Розбуа после непродолжительной паузы. — Слышишь вой вдали? Бедный олень! Койоты идут по его следу. Может, разбудить Фабиана? Пусть полюбуется на занимательное зрелище.

— Конечно, буди!

Розбуа осторожно потряс молодого человека за плечо и, когда тот открыл глаза и поднялся, показал ему на саванну:

— На такую охоту стоит посмотреть, мой мальчик!

Откинув назад голову, так что ветвистые рога легли на спину, благородное животное теперь неслось к реке, преследуемое стаей завывающих койотов.

Олень довольно далеко оторвался от своих преследователей и, казалось, имел шанс уйти от стаи, но острые глаза канадца разглядели в разнообразивших саванну песчаных дюнах как раз на пути оленя еще два десятка затаившихся койотов, которые, подобно ловцам, терпеливо выжидали, пока загонщики пригонят к ним жертву.

Беглец не видел засады; почти добежав до ожидавшей его за дюнами части стаи, он остановился на несколько мгновений перевести дух и вмиг оказался окруженным воющими хищниками. Наклонив голову, он снова рванулся вперед в отчаянном прыжке, однако не сумел перепрыгнуть через кольцо ловцов и угодил в самую их гущу. Олень не остановился; несколько зверей пали под его копытами, три койота, подброшенные вверх мощными рогами, отлетели далеко в стороны. И все-таки одному хищнику удалось вцепиться в бок животного, которое продолжало тем не менее мчаться к реке вместе с ним.

— Потрясающе! — восторгался Фабиан, увлекшийся захватывающим зрелищем погони, заставляющим иной раз умолкать чувство сострадания даже в сердцах самых добрых и отзывчивых людей.

— Не правда ли, есть на что взглянуть? — подхватил канадец, разделяя радость Фабиана. — Подожди, то ли мы еще увидим! К сожалению, перед нами предстала далеко не лучшая сторона диких пустынь, но когда мы втроем окажемся на берегах рек и больших озер севера…

— Смотрите-ка, олень освободился от своего врага, — прервал Фабиан, — и бросается в реку!

Вода вспенилась от скачка оленя, и среди пены выделялась его голова с развесистыми рогами, но койоты не отказались от своей добычи, и самые храбрые бросились вслед за оленем в воду. С диким завыванием плыли десятки хищников за оленем, тогда как другие, более трусливые, рыскали по берегу, испуская жалобный вой.

Олень находился уже довольно близко от островка, как внезапно, будто по команде, оставшиеся на берегу койоты прекратили свои завывания и с испугом ринулись прочь.

— Эге, что там творится?! — изумился Хосе. — Отчего их обуял такой внезапный страх?

Едва бывший микелет успел высказать свое недоумение, как новое зрелище, представившееся глазам охотников, послужило ответом на его слова.

— Нагнитесь, нагнитесь, ради Бога! — прошептал он, первым подавая пример своим спутникам. — Индейцы тоже занимаются охотой!

Действительно, на равнине показались новые охотники, не в пример более опасные, чем койоты.

Дюжина диких мустангов, которых канадец и Хосе чуть раньше заметили направляющимися к водопою, теперь испуганно метались по равнине: за ними неслось несколько невесть откуда появившихся индейских всадников, сидящих на своих неоседланных лошадях подогнув колени почти к самому подбородку, чтобы предоставить полную свободу движениям своих лошадей. Сперва показались только три индейца, но мало-помалу число их возросло до двадцати. Некоторые были вооружены копьями, другие размахивали кожаными плетеными лассо, причем все испускали дикие вопли, служащие у них выражением и радости, и гнева.

Хосе бросил на канадца вопросительный взгляд, как бы желая выяснить, принял ли он во внимание подобную случайность, когда рассчитывал привить Фабиану любовь к бродячей жизни. Возможно, впервые за долгое время их совместных странствий он заметил во взгляде своего товарища смятение и неуверенность. И этот мрачный, но достаточно красноречивый взгляд послужил ответом на немой вопрос бывшего микелета.