Кинжал с красной лилией - Жюльетта Бенцони

— Каков он собой, этот Бертини? — с внезапной резкостью спросил Антуан.

Углубившийся в свои размышления Грациан едва не подпрыгнул от неожиданности и, чуть было не рассыпав каштаны из жаровни, поспешил поставить ее на край камина.

— Да как сказать? Тамошний человек. Я имею в виду, что волос у него много, глаза черные, как вороново крыло, усы торчат и маленькая бородка.

— Почти все, кого привезла с собой королева, черные, кудрявые с усами и бородкой. А ты не можешь еще что-нибудь о нем сказать?

— Что, например?

— Не знаю, — разозлился Антуан. — Высокий он? Маленький? Худой? Толстый? Красивый? Уродливый? Сколько ему лет, например?

— Ах, вот вы о чем? Ну, я сказал бы, мужчина он хоть куда — довольно высок, хорошо скроен, руки, ноги ладные, вид представительный. Я же говорил вам, что живет он на даровых харчах у Мопэнши, которая известна своей скупостью. Видно, он пришелся ей по вкусу...

—Да, я что-то такое слышал от своих приятелей...

— Ну, так почему бы вам не нанести ей визит? Я уверен, она не будет против провести часок за беседой с таким красавцем, как вы, месье Антуан. Если кто и знает что-то о флорентийце, то только она. А уж сколько всего можно узнать на подушке, если с нужного конца за дело взяться!

— Черт побери, ты прав! Я подумаю...

Лоренца узнала, что должна умереть.

Приговор был объявлен ей накануне вечером самим прево, который взял на себя труд лично преодолеть крутую каменную лестницу тюрьмы, чтобы избавить ее от появления в Зале суда. Его сопровождали четыре лучника, но он оставил их за дверью и вошел один в камеру к девушке. По лицу прево было видно, что миссия, выпавшая на его долю, его совсем не радует.

— Я бы очень не хотел быть вестником дурных новостей, — произнес он сдержанно, — но я принес дурную новость и, поверьте, сообщаю ее с тяжелым сердцем...

Лоренца поднялась и шагнула ему навстречу, но почувствовала, что ноги у нее подкосились и она вот-вот упадет.

— Меня... казнят? — прошептала она.

— Как ни прискорбно, да. Несмотря на все мои старания, потому что я не верю в вашу виновность. Мне даже удалось вчера вечером получить аудиенцию у королевы, и я просил ее помиловать вас. Ей дано такое право в отсутствие короля, но Ее Величество не пожелало меня выслушать, сказав только одно: чем знатнее персона, тем более тяжко преступление, совершенное ею. И раз вы доводитесь ей крестницей, она желает всем подать пример...

— Какая возвышенная душа! И когда же состоится казнь?

— Завтра утром вас отвезут на Гревскую площадь, где вы будете обезглавлены рукой палача.

Произнося эти слова, прево сделал несколько шагов и встал так, что загородил спиной окошко в двери, за которым остались стоять лучники.

— По правилам вы должны выслушать приговор, стоя на коленях, но здесь я вправе распоряжаться и поступаю так, так считаю нужным. Поэтому сядьте.

— Благодарю вас. Значит, я приму смерть от топора?

— Нет. От меча. Во Франции только благородное оружие может коснуться головы человека из аристократического рода. Палач необыкновенно искусен, вы не будете страдать... Только... от страха.

Что ж, обещание звучало успокаивающе, и все-таки по спине Лоренцы пробежала дрожь.

— Я слышала, что перед казнью нужно перенести...

Она не договорила, но Жан д'Омон понял ее и продолжил:

— Допрос с пристрастием? Вы будете от него избавлены, равно как и от публичного покаяния в одной рубашке на площади перед собором Парижской Богоматери. Я добился для вас хотя бы этой милости, убедив королеву, что народ может разжалобиться, глядя, как вы молоды и красивы. А король может и разгневаться, когда вернется. Как ни любил он маркиза де Сарранса, он может выразить недовольство подобным решением.

— А известно, когда он вернется?

— К сожалению, нет. Именно из-за этого такая спешка. Верьте мне, я всерьез и глубоко огорчен.

— Я вам очень благодарна... Вы только что сказали, что не верите в мою вину. Почему?

— Просто потому, что, глядя на вас, вижу: у вас не достало бы на такое сил. Бросить в маркиза тяжелый предмет — да, могли бы, но перерезать горло? Нет.

— Сын... моей жертвы... разделяет вашу убежденность?

— Не знаю. Он ни разу не зашел ко мне... Впрочем, как и Тома де Курси, сын моего хорошего знакомого. Тело убитого мы, можно сказать, обнаружили вместе с Тома... Но с тех пор он исчез. С его отъезда прошло уже столько времени, что я стал сомневаться: жив ли он? Тома отстаивал бы вас с яростной убежденностью...

— Ну что ж, мне не повезло. И остается только молиться Господу Богу и Божьей Матери, чтобы Они сжалились надо мной...

Чувствуя, что сейчас расплачется, Лоренца закрыла лицо руками. Прево, понимая, что сейчас ей лучше всего остаться одной, хотел как-то ее утешить и приободрить, и протянул было руку, чтобы погладить по плечу, но не решился и ушел, не сказав больше ни слова. За его спиной заскрипели засовы, эхо от тяжелых шагов стражников стихло на лестнице. Лоренца опустилась на скамью и горько заплакала.

Плакала она долго. Она плакала не о том, что жизнь ее оказалась так коротка, она оплакивала свои мечты, которые не сбылись, и то, что ее красота оказалась не даром Божьим, а проклятьем. На своем пути со стороны мужчин она встречала только желание, но не увидела той сердечной любви, которую умеют пробудить к себе девушки, может быть, не столь щедро одаренные красотой, но зато располагающие к себе милым нравом. А Витторио? Разве он не любил ее? Но теперь Лоренца сомневалась и в этом. Кто знает? После радостей близости, сохранил бы он по отношению к ней верность и любовь? В Гекторе де Саррансе она пробудила лишь отвратительную похоть. Если бы он хоть немного любил ее, разве стал бы так жестоко избивать? Он бы убил ее, если бы ей не удалось убежать... Антуан? Тот единственный взгляд, которым они обменялись, видимо, разжег в них костер взаимной страсти. Да, этот взгляд озарил их, как молния, но разгореться пожару не было суждено, он так и остался ослепительной вспышкой фейерверка, потухшей под потоками дождя... Но не в ее сердце! Один только Бог знает, как пришелся ей по душе этот мужественный красавец! При одном воспоминании о нем ее сердце начинало колотиться, как птица в клетке. Она и самом деле будет любить его до самой смерти, пронеся свою любовь как тяжкий крест, потому что тот, кого она полюбила, в ужасе от нее отшатнулся. Он ничего не предпринял, чтобы избавить ее от навалившегося на нее кошмара, и, кто знает, может даже присоединит свой голос к враждебным крикам толпы на площади, призывающим на ее голову проклятие небес? А как отнеслась к ней родня, единственная, какая осталась у нее? Тетя, ни секунды не колеблясь, стала ее обвинительницей, пойдя на чудовищную ложь! А крестная мать так же, без малейшего колебания, согласилась на ее смертную казнь! Ее лишили даже тех, кто проявил к ней дружбу и симпатию. Исчез славный Тома, который спас ее. Изгнан, будто нищий попрошайка, посол Джованетти, который, как выяснилось, был очень к ней привязан. Дамы д'Антраг, затаившиеся в своем особняке, молча ожидали развития событий. Даже король, именем которого ее обрекут на казнь, уехал в дальние края. Она оставляет позади себя пустыню, в которой горстка людей с озлоблением своры собак будет делить и расхищать ее богатство.