Сожженные мосты - Александр Афанасьев

Старика поражала эта страна, Северо-Американские Соединенные Штаты. Какой-то сплав имперской мощи и местечковости, мужества — и детской наивности, железного порядка — и расхлябанности. Он удивлялся, как вообще может существовать претендующая на имперскость страна, в которой президент переизбирается раз в четыре года, причем каждый новый должен учиться искусству управления государством заново. Как могут принимать законы конгрессмены и сенаторы, которые думают не о величии страны, а о взятках лоббистов и об интересах своего маленького округа? Как может столь мощная армия столь бездарно завязнуть в Мексике? Воистину, британцы дали миру урок, как надо действовать в колониях, — в Индии народа едва ли не столько же, сколько во всех остальных британских колониях вместе взятых, там полно исламских экстремистов, но Индия уже который век остается британской колонией и останется ею навсегда, несмотря на мятежи и терроризм. А как бы вели себя североамериканцы, если бы в Мексике было… ну, скажем, триста миллионов человек и всех их пришлось бы замирять?

Справа недовольно загудели, старик выправил руль. Он не заметил, что, задумавшись, начал сходить с полосы. Внимательнее надо, внимательнее…

По Кастис Мемориал справа обогнул Арлингтон. Кладбища видно не было, но старик знал, что там — похороны. Там сейчас то и дело похороны — страна воюет. У Арлингтон Бельведер выехал на мост — он шел через Рузвельт Айланд, небольшой остров, где был мемориал Теодору Рузвельту. Тому, первому, не Франклину. Все-таки в САСШ были какие-то политические династии…

С моста съехал на Конститьюшн-авеню, прямую и широкую, часто показываемую в местных новостях, поехал вперед. Машин было много, но водители вели себя вежливо, иногда пропускали, даже если по правилам должны были проехать первыми. Миновав особняк Верховного суда, выехал на Мэриленд, оттуда на Беннинг. Еще немного — и он на месте…

Если раньше отличием аристократов от простого люда были охота и рыцарские турниры, то сейчас этим отличием стал гольф. Забава, придуманная шотландскими пастухами — они закатывали камешки в лунки, используя при этом свои посохи в качестве клюшек — теперь стала самой аристократичной игрой мира. Все в этой игре было аристократично — поля, каждое из которых являлось настоящим произведением искусства, и его приходилось долго создавать на большой территории, а потом тщательно ухаживать за ним, игровой инвентарь — хороший набор клюшек иногда стоил столько, сколько автомобиль. Сам стиль игры — неспешное перемещение по полю, солидный разговор, тщательная подготовка к удару, никаких надоедающих, кричащих зрителей. Нет жесткого правила по количеству участников — играть можно и вдвоем, и втроем, и вчетвером, можно и поодиночке, сражаясь с самим собой или со вчерашним днем. В гольф учились играть еще с детства, учил играть отец или семейный тренер, хороший инвентарь переходил от отца к сыну. Лучшие университеты имели собственные гольф-поля, и умение хорошо играть в гольф давало пропуск в те сферы, куда не так-то просто попасть. Самые живописные уголки мира отводились под гольф-поля, самые головокружительные сделки заключались на зеленой траве, в промежутках между хлесткими ударами по белому мячику.

Нужное старику заведение называлось «Лэнгстон Гольф Корс энд Драйвинг Рейндж» и принадлежало организации «Вашингтон Гольф энд Каунтри Клаб», находившейся в Арлингтоне, по адресу Норт Глеб 3017. Организация эта имела несколько полей и была одним из «клубов по интересам», членство в которой обязательно отмечалось на визитной карточке аббревиатурой WGCC. Нечто вроде опознавательного знака — для своих…

Старик припарковал машину на гостевой стоянке, вышел, не забыв с собой свой несессер, благо он был небольшим и имел ремень, чтобы можно было его повесить на плечо. Прошелся по стоянке — и заметил нужную машину в череде лимузинов, среди которых каким-то чудом затесался и «Роллс-Ройс»[122]. Старика больше заинтересовал черный «Субурбан» с правительственными номерами и, по малозаметным для непосвященных признакам — бронированный. Скорее всего, именно на нем приехал тот человек, с которым он должен здесь встретиться.

Джон Уайт (старик до сих пор не знал — настоящее ли это имя или вымышленное, легендированное) ожидал его у небольшого магазинчика, где продавали или давали напрокат снаряжение для игры в гольф. Он обоснованно предположил, что старый британский разведчик не потащит в самолет сумку с клюшками и первым делом придет взять снаряжение напрокат. И оказался прав.

— Сэр Джеффри, старина, — он широко и неискренне улыбнулся и протянул руку, — я рад приветствовать вас первым на североамериканской земле.

— Боюсь, вы не были первым, мистер Уайти, — возразил сэр Джеффри Ровен, — первой была дама из таможни, и мне пришлось ждать ее внимания и благосклонности так долго, что я едва не умер в очереди.

— Что же вы нам не сказали? — нахмурился Уайт. — Мы бы вас встретили.

Ага, и еще представители русской и римской резидентур, орудующие в городе. У русских, по слухам, здесь только в посольстве пятьдесят человек — а сколько во всяких совместных предприятиях? В представительствах нефтяных и газовых компаний? Хотя нефтяники и газовики предпочитают Хьюстон, там за ними целая «русская улица». А в Росэкспортбанке — государственном банке, дающем кредиты покупателям русских товаров под низкий процент, ниже, чем на рынке? Полно!

— Благодарю, — сухо произнес сэр Джеффри, — я предпочитаю сохранять непоколебимое инкогнито…

— Тогда вы должны нас извинить. Меры безопасности, которые мы предпринимаем после десятого сентября, увы, продиктованы суровой реальностью. Мир все глубже погружается в пропасть терроризма.

— В трясину безумия, сэр. И в этом виноваты наши русские друзья, распространяющие коммунизм и анархизм, как чумную заразу.

В западном мире считалось, что анархистские и коммунистические группировки находятся под прямым контролем русской разведки, а сам Лев Троцкий, который в конце тридцатых едва не устроил в САСШ коммунистическую революцию, был агентом разведки русского Генерального штаба. На самом деле родственник воротилы с Уолл-стрит Животовского, Лев Троцкий был агентом совсем других структур.

Как нельзя вовремя появился продавец — разговор грозил перейти в очень неприятную плоскость.

— Сэр, что изволите? Желаете что-то купить или взять напрокат?

Сэр Джеффри повернулся к своему североамериканскому контрагенту:

— Здесь я вынужден полностью положиться на мнение моего друга. В гольф мне не приходилось играть уже давно.

Американец шутливо погрозил пальцем:

— Знаем мы вас… все прибедняетесь…

— Клянусь, клюшку в руки не брал год, не меньше.

Американский контрагент сэра Джеффри был из числа незаметных, но преданных и компетентных сторонников президента Джека Меллона-младшего, бывшего алкоголика и бывшего директора крупной нефтеперерабатывающей компании, которую за время директорства он успешно разорил. Джон Уайт происходил из низов — если судить мерками британской аристократии, но был человеком жестким, непреклонным и умным, из тех, что добиваются всего сами и добиваются кулаками. Он возвышался по службе, меняя посты в разведке и правоохранительных органах на посты в дипломатической службе. В поле внимания британской разведки он попал, когда занимал пост посла в Никарагуа. Потом во время государственного переворота в Мексике и бегства президента Суареса с частью национальной казны он почти в одиночку предотвратил революционный взрыв, на какой-то момент перехватив управление страной и обеспечив порядок силами морской пехоты САСШ. Страшно было подумать, что могло произойти тогда. Мексика была заражена левачеством, равно как и большинство стран Центральной и Латинской Америки, и вполне могла случиться троцкистско-коммунистическая революция. То, что творится сейчас, — цветочки, по сравнению с тем, что могли натворить коммунисты со страной с населением сто двадцать миллионов человек.