Жемчужина гарема - Лидия Миленина

Только захотел ли бы Ролар такой свободы?

— Благодарю за объяснения, Геард, — сказала я.

— Миледи, быть может, тогда вы… расскажете мне свою историю? Это не отнимет у вас никаких преимуществ, ведь милорд Рокард в любом случае ее уже знает. А я… честно говоря… вы мне симпатичны и интересны.

— И чем же?

— В вас есть какая-то сила, — искренне сказал Геард. — Что-то давно знакомое и столь же давно забытое. Словно аромат, который ощущаешь, но не можешь вспомнить, какому цветку он принадлежит. Я хотел бы понять это.

«Почему бы и нет?» — подумалось мне. Тем более, что сейчас есть время продолжить разговор с распорядителем. Сейчас, пока милорд Рокард ублажает на лежанке оставшихся четырех жемчужин. Вряд ли в это время он отвлечется на меня.

— Скажите, Геард, — улыбнулась я. — Вы верите в истинные пары? Один дракон рассказал мне о них. Другой — ваш милорд — сказал, что это лишь драконьи сказки. А как считаете вы?

— Знаете, сколько мне лет, миледи? — улыбнулся в ответ распорядитель. Но не стал дожидаться моего ответа, ясно же, что я понятия не имею, какого он возраста. Несомненно лишь, что он старше братьев-правителей. — Мне три тысячи триста сорок четыре года. Сейчас немногие из молодых драконов верят в связь истинных пар — в ту силу, что сносит все на своем пути в желании быть вместе. В ту силу, что притягивает друг к другу из самых отдаленных уголков мира. В ту силу, что делает каждого в этой паре могущественнее во много раз. Силу, подобную водопаду, подобную ветру, какую не победить даже драконьим крыльям. Силу, что спасает и поднимает из любой бездны, но повергает в бездну еще глубже, в бездонную пропасть, если твоя пара гибнет. Они не верят просто потому, что не видели истинных пар, они не встречались уже много столетий. Я же, подобно многим драконам постарше, видел их. Я видел, как эта сила заставляла драконов взлетать еще выше, давала счастье глубже и шире океана. Поэтому я не верю в истинные пары. Я просто видел их и знаю, что они бывают. Просто драконы стали больше опираться на свой разум, а не на огонь своего сердца, и все реже созданные друг для друга находят друг к другу путь.

Он говорил горячо. Неожиданно горячо для дракона, чей возраст ошеломил меня. Невозможно древнее существо… И просто распорядитель гарема, покорный своему милорду… Впрочем, ведь среди них, наверняка, есть и старше.

И, похоже, сердце этого древнего существа тосковало по былым временам, где огонь в драконьих сердцах пылал ярче, а в поднебесье кружились истинные пары драконов. И словно тонкая нить задрожала у меня в груди — интуитивное ощущение, что именно я должна сказать и как начать рассказ. Геард не предаст своего милорда. Но в чем-то он действительно может быть моим союзником.

— Ну что ж, Геард. Тогда я могу рассказать вам. Я — истинная пара Ролара.

Ролар

Когда я очнулся, была темнота. Почти дополз, почти… Прежде чем беспамятство обрушилось на меня, я видел вдалеке отблески света. Выход. Проклятый выход из этого проклятого места.

Но теперь была только тьма. Может быть, на поверхности ночь, и я просто не вижу дневной свет за выходом из лабиринта? Но обостренная драконья интуиция подсказывала, что это не так. Свет лишь грезился мне в отчаянном желании выбраться отсюда. Или кто-то заложил выход. Несложно догадаться, кто это мог быть.

Я ощупал тело. Раны проходят у драконов за сутки, шрамов не остается. Но тело под обрывками одежды было испещрено большими и маленькими рубцами, они ощущались под пальцами. Ах, да… в лабиринте действуют другие законы. Здесь дракон не сильнее человека — ни ментально, ни магически, ни физически. Здесь дракон становится таким, каким может быть человеческий маг, вроде этого Виньялли.

Я выругался. Голова кружилась, хорошо хоть в темноте это не так заметно. К горлу подкатывала тошнота — та же тошнота, что сопровождала меня последние сутки перед потерей сознания. И в то же время желудок сводило от голода. Нужно заблокировать голод, подумалось мне, на это магии должно хватить.

И, кстати, сколько времени прошло? Сколько я был без сознания? Узнать это, прежде чем смогу выбраться, никакой возможности.

Я призвал магии, сколько мог. Унял голод. Воду, пожалуй, смогу найти и под землей… Потом снял головокружение и вселил немного новых сил в изможденное тело.

Насколько хватит магии? Сколько еще я продержусь, прежде чем не останется сил ни магических, ни физических? И мучительный страх, тревога за Аленор, сводящая с ума.

Если Рокард все же прочитал мой разум, то знает о ней. И он не погнушается сделать ее оружием в нашей войне. Не погнушается использовать самое дорогое мне, мою самую большую слабость.

Эти мысли были похожи на пытку.

Собрался — где-то в глубине меня еще теплилась сила. И я пустил ее на то, что хотелось сделать больше всего. Жест отчаяния, он должен был быть бесполезным. Бесполезным он и оказался. Я попробовал нащупать ее разум в этом мире. Но лабиринт блокировал мои усилия. Я нащупал лишь тьму. Или она находится там, где не доступна для моих ментальных поисков.

Новая волна отчаяния накатила, сметая остатки сил и магии. Показалось, сейчас опять потеряю сознание. Но мысль о ней, беззащитной, оставшейся в этом мире один на один с другим драконом и с проклятым герцогом, что возжелал ее в жены, помогла удержаться на поверхности.

Я сжал зубы.

Потом снова выругался и, пошатываясь, поплелся туда, где по моим представлениям должен был быть выход. Ведь я лишь чуть-чуть не дополз…

Выход здесь, несомненно, был. Прежде. Круглое отверстие в две трети моего роста. Но сейчас оно было завалено снаружи, как я и предполагал.

Родной брат, что прежде вырвал мне сердце, теперь обрек меня на долгую, мучительную смерть. Я ударил кулаком по черному камню, закрывшему путь наружу. Стало больно… и даже смешно.

Отличная смерть для правителя драконов! Горько.

Зачем мне была эта власть? Зачем я удерживал ее? Ведь давно мог стать свободным драконом. И унес бы Аленор куда-нибудь на край света, чтобы прожить счастливую, радостную жизнь.

Я всегда оправдывал себя тем, что Рокард — плохой правитель. Что этот дерзкий и взбалмошный дракон не должен править драконами. Хотя бы не всеми. Но сейчас я смеялся над этим. Брат был отличным правителем. Его страна процветала не меньше моей. Какой смысл был в этой войне за власть, кроме личных амбиций? Никакого.

Нужно было оказаться перед лицом темной и горькой смерти вдали от своей истинной пары, что бы понять, насколько неважно все это было. Понять цену этих игр.

Я горько смеялся над самим собой.

Власть, правление, игры… Какое все это имеет значение. Я заполнял ими жизнь, не находя другого смысла. И это было интересно, это наполняло меня. Мелькнуло даже что-то вроде благодарности к врагу за войну, что давала нам этот смысл.