Неведомые дороги - Дин Кунц

Давно уже умершие заключенные, жертвы пыток, ждали там Нгуена Куанг Фу. А кто дожидался Долкоу?

По моему телу пробежала дрожь.

Боялся я не за Долкоу.

За себя.

Внезапно я осознал, что добраться до меня темнота внизу жаждала куда больше, чем до Фу или Долкоу. Ни один из них не был лакомым кусочком. Их все равно ждал ад. Если бы я не отправил Фу в подвал, темнота заполучила бы его после визита смерти. Так и Долкоу после смерти мог попасть только в геенну огненную. Но, подталкивая их навстречу судьбе, я подвергал опасности собственную душу.

Глядя вниз, я слышал, как темнота шепчет мое имя, призывает к себе, обещает вечное блаженство. Такой соблазнительный голос. Такие сладкие посулы. Чаши весов моей души еще колебались, но темноте так хотелось заграбастать ее.

Я чувствовал, что еще недостаточно грешен, чтобы принадлежать тьме. Проделанное с Фу могло рассматриваться как восстановление справедливости, поскольку этот человек не заслуживал награды ни в этом, ни в последующем мирах. И отправив Долкоу в ад, я, пожалуй, не приговорил бы свою душу к вечным мукам.

Но кого еще я мог бы отправить в подвал после Гораса Долкоу? Скольких и как часто? С каждым разом такое решение будет даваться все легче. Рано или поздно я начну использовать подвал, чтобы избавляться от людей, которые досаждали мне по мелочам. Вдруг среди них окажутся те, кто заслуживал ада, но еще мог встать на путь исправления? Ускорив их встречу с темнотой, я лишал их возможности изменить свою жизнь и судьбу. Тогда ответственность за муки, которым будут подвергаться их души, легла бы и на меня. Тогда за мной будет числиться слишком много грехов... и темнота поднимется по ступеням, вползет в дом и утащит меня с собой.

Снизу до меня доносился шепот конденсата миллиарда безлунных ночей.

Я попятился, закрыл дверь.

Она не исчезла.

"Долкоу, – в отчаянии думал я, – почему ты такой мерзавец? Почему заставляешь ненавидеть себя?"

Темное живет даже в лучших из нас. В худших темное не просто живет, но правит.

Я – хороший человек: тружусь не покладая рук, любящий и верный муж, строгий, но заботливый отец.

Однако я не лишен недостатков и ничто человеческое мне не чуждо, в том числе и желание отомстить. Часть иены, которую мне пришлось заплатить, – смерть моей наивности во Вьетнаме. Там я узнал, что в мире живет большое зло, не абстрактное, а из плоти и крови, и когда злые люди пытали меня, контакт с ними оказался заразным. С тех пор я всегда стремился отомстить за причиненное мне зло.

Я говорю себе, что не посмею постоянно прибегать к легким решениям, которые предлагает подвал. Но где, когда и на ком я остановлюсь? Может, отправив в подвал два десятка мужчин и женщин, я уже ничем не буду отличаться от того же Фу? К примеру, допустим, мы с Кармен поссорились? Неужто в какой-то момент я предложу ей отправиться в экскурсию по подземелью? А если дети разозлят меня, что случается довольно часто? Когда я перейду черту? И не будет ли эта черта постоянно сдвигаться, понижая предел терпимости?

Я – хороший человек.

И хотя иной раз я впускал в себя тьму, королевства в моей душе ей создать еще не удалось.

Я – хороший человек.

Но искушение велико.

Я начал составлять список людей, которые, так или иначе, осложнили мне жизнь. Разумеется, я не собираюсь им мстить. Список – игра, не более того. Я его составлю, потом порву листок на мелкие кусочки и спущу в унитаз.

Я – хороший человек.

Этот список ничего не значит.

Дверь в подвал навеки останется закрытой.

Никогда больше я не открою ее.

Клянусь в этом всем святым.

Я – хороший человек.

Список длиннее, чем я ожидал.

Та июльская ночь выдалась жаркой. Воздух, касающийся ладоней Олли, сообщал ему о дискомфорте городских жителей: миллионы людей мечтали о приходе зимы.

Даже в самую суровую погоду, даже январской ночью на ледяном ветру руки Олли оставались мягкими, теплыми, влажными... и чувствительными. Когда Олли за что-то брался, его удивительные пальцы словно сливались с поверхностью предмета. Когда отпускал – будто вздыхали, сожалея о расставании.

Каждую ночь, независимо от сезона, Олли приходил в темный проулок за рестораном "У Стазника", где рылся в трех мусорных баках в поисках случайно выброшенных столовых приборов. Поскольку Стазник придавал большое значение уровню обслуживания, а цены в ресторане кусались, столовые приборы стоили дорого и усилия Олли не пропадали даром. Каждые две недели ему удавалось набрать полный комплект, который он и относил в один из близлежащих комиссионных магазинов. Вырученных денег хватало на вино.

Выуженные из мусорных баков столовые приборы были главным, но не единственным источником его существования. По-своему Олли был талантливым человеком.

В ту жаркую июльскую ночь его талант прошел серьезную проверку. Придя в проулок, чтобы нащупать в баках ножи, вилки или ложки, он нашел потерявшую сознание девушку.

Она лежала за последним баком на боку, головой к кирпичной стене, закрыв глаза, сложив руки на маленькой груди, словно спящий ребенок. Но дешевенькое, обтягивающее, короткое платье показывало, что она уже не дитя. Бледная плоть чуть высвечивалась в темноте. Большего Олли разглядеть не удалось.

– Мисс? – позвал он, наклонившись.

Она не отреагировала. Не шевельнулась.

Олли опустился рядом с девушкой на колени, тряхнул, но разбудить не смог. Когда перекатил на спину, чтобы разглядеть лицо, что-то задребезжало. Чиркнув спичкой, он увидел стандартный набор наркомана: шприц, закопченную ложку, металлическую кружку, огарок свечи, несколько пакетиков белого порошка, завернутые сначала в пластик, а потом в фольгу.

Олли мог бы оставить девушку и продолжить поиски ложек (не понимал наркоманов, будучи стойким поклонником Бахуса), но пламя спички осветило ее лицо, и содержимое мусорных баков отошло на второй план. Он увидел высокий лоб, широко посаженные глаза, чуть вздернутый, усыпанный веснушками нос, пухлые губы, обещавшие эротические наслаждения и говорившие о детской наивности. Когда спичка погасла и сгустилась темнота, Олли уже знал, что не сможет оставить девушку здесь, потому что никогда в жизни не видел такой красавицы.

– Мисс? – он вновь потряс ее за плечо.

Она не отреагировала.

Олли посмотрел в одну сторону, в другую, не обнаружил кого-либо, кто мог неправильно истолковать его намерения. Убедившись, что они одни, наклонился ниже, положил руку на грудь, почувствовал, что сердце, пусть слабо, но бьется, поднес влажную ладонь к носу, уловил легкое дыхание. Девушка жила.