Сто лет - Хербьерг Вассму

Оставалось только наладить будни. Даже маленькая Йордис это понимала. Она вела себя тихо, как мышка. Ибо самым дорогим сейчас был Фредрик. Самым важным. Только Агда по-прежнему требовала внимания матери. Хотя можно было сказать, что она ведет себя естественно. Она плакала, когда нужно было ложиться спать, хныкала, когда ее утром будили, жаловалась, если ей не давали молока с хлебом, плакала, получив их, если хлеб оказывался не черный.

Йордис совсем перестала выражать свои желания, она возилась с чем-нибудь в одиночестве, не смеясь и не плача. Любила сидеть в прихожей под вешалкой. Среди обуви. Там, где она сидела, когда упал Фредрик. Играла со шнурками. Или просто разглядывала все, что ее окружало, большими серо-зелеными глазами. Когда у Элиды редкий раз была возможность подержать ее на коленях, она сидела тихо-тихо. Словно хотела, чтобы мать забыла, что она там сидит.

Только когда Фредрик вернулся из клиники, Элида увидела, каким запущенным сделался дом за то время, что она ездила в больницу. Эрда старалась быть хорошей хозяйкой, но уход за младшими сестрами отнимал у нее почти все время.

Элида хотела было попросить Анни на время бросить работу. Но потом отказалась от этой мысли. Испугалась, что Анни потеряет место. И кто знает, найдет ли она потом новое.

Эрда должна была снова вернуться в школу.

Дни Элиды сливались в единый поток.

Зато ночи принадлежали только ей. Она шила к Рождеству платья для двух женщин, которые пришли к ней тканью и фасоном. И регулярно поднималась на второй этаж, проверить, дышит ли Фредрик.

Шить по ночам. Можно было сказать, что это приносит большое утешение и здоровую усталость.

Утром Фредрик сердился, что по ночам она ухаживает за ним. Щеки у нее ввалились.

Элида уверяла его, что делает это ради себя.

— Господь не милостив ко мне. Он мне мстит за то, что я как была, так и осталась неспасенной.

— Не говори глупости, Элида, — с трудом, как мог произнес Фредрик.

Он научился даже смеяться, по-своему. Ему так хотелось смеяться! Наверное, главным образом из-за меня думала Элида.

Хельга много помогала по дому, хотя ей было только одиннадцать лет. Вернувшись из школы и поев, она сразу же шла к отцу. Уроки она делала у него наверху Так что после обеда Элида была свободна. Ее огорчало что Хельга не играет с детьми.

Но все это было временным.

Да! Так или иначе все должно наладиться.

Тетя Хельга, приходя к ним, была по-прежнему мягкой и доброй. Элида даже решила, что Фредрик запретил сестре молиться у них вслух. Теперь, избежав смерти, он стал пользоваться у сестры еще большим авторитетом.

Наступило Рождество и в 1924 году. И Нового года, что бы он им ни сулил, тоже было не избежать.

В конце зимы состояние Фредрика ухудшилось. Он словно отдалился от всех. Но тот день, когда Элида поняла, что он примирился с концом и покорно его ждет, был, если такое возможно, еще тяжелее. Даже в шутку он ни разу не вспомнил о Боге или о благословенных руках целителя. А когда пришла сестра, попросил ее не молиться, а почитать ему Библию. Петь он ей разрешил, если она так хочет, но не обычные псалмы, а только те, которые поют солдаты Армии спасения, когда перед Рождеством собирают деньги в свои черные копилки. Ему это приятно, сказал он.

Однажды, когда Элида была наверху у Фредрика, раздался громкий плач Агды. Агда плакала так громко, что Элида сразу подумала, что девочка обожглась. Она сбежала вниз и увидела, что Эрда обеими руками зажимает Агде рот. Теперь крик Агды был немного придушен.

— Что случилось?

Эрда отпустила Агду и сказала с отчаянием сквозь хлынувшие слезы.

— Не ребенок, а черт! Она чужая. Это проклятый подкидыш, ее нам подбросили через трубу, чтобы она нас мучила! И это сейчас, когда папа так болен!

— Но она же расплакалась не просто так?

— Я заперла ее в чулане, чтобы она ко мне не приставала.

— Эрда! Как ты могла?

— Я не могла взять ее с собой в подпол. У меня была с собой Йордис и кастрюля. Агда единственная не считается с тем, что у нас в любую минуту может умереть папа, кричит и все!

Трехлетняя Йордис стояла в дверях кухни.

У нее за спиной был открытый люк подпола.

Элида быстро шагнула и закрыла люк. Эрда брала Йордис с собой, когда спускалась в люк за картошкой, чтобы оставшаяся без присмотра малышка не свалилась в него. Кастрюля наверняка осталась в подполе.

Элида тяжело рухнула на табурет. Плечи опустились, руки, воспользовавшись свободой, повисли. Агда забралась к ней на колени. Йордис стояла посреди кухни и, вытянув шею, смотрела на них. Потом покачала темной головкой, повернулась к люку и показала на него маленьким пухлым пальчиком:

— Темное. Черное...

Элида встряхнулась, руки протянулись и подняла Йордис на колени. Она стала покачивать обеих девочек. Покачивала и покачивала.

— Да, все темно и черно. Но скоро станет светлее. Наш папа жив, — бормотала она.

Фредрик стучал палкой в пол. Сигналил. Элида бежала наверх и останавливалась в дверях. Запыхавшаяся. Ему понадобилось на ведро, но самостоятельно он не мог до него добраться. Лежал поперек кровати, что-то бормотал. Говорить чисто он не мог. Вместо этого показывал рукой.

Элида молча помогла ему. Отвернулась, пока он справлял нужду. Поняла, что ему стыдно делать это при ней. Что он сидит на ведре и стыдится.

Но я еще слышу и вижу, думал он. Она бегает вверх и вниз, думал он. Без передышки. С ведром. С едой. С газетой. Со свежей водой. С водой для умывания. Обоняние у него сохранилось полностью. Элида убирала все, от чего могло дурно пахнуть. Проветривала комнату. Наводила в ней порядок. Она внимательно следила за тем, чтобы ему было хорошо. Стоило ему чуть-чуть приподнять руку, и она воспринимала это как приказ. Чувствовала тот же запах, который, по ее мнению, чувствовал он, видела тот же беспорядок, который, по ее мнению, видел он, хотя он даже не думал об этом.

Справив нужду, Фредрик хотел сам закрыть ведро крышкой. Но Элида была уже рядом. Подставила ему плечо и проводила к кровати.

Он держался со своеобразной вежливостью.

— Ну, вот и сегодня все получилось как надо...

Элида жертвует собой ради меня. Она что-то знает о времени. Наверное, его осталось уже совсем мало, Фредрик не мог сказать ей, что ему страшно. Не мог потребовать, чтобы она справилась еще и с этим. Поэтому он предпочитал прибегать к иронии. Она старалась проводить с ним все свободное от хозяйства время. Но ей всегда что-то мешало — то дети, то какое-нибудь неотложное дело.

— Может, попросить мальчиков переставить твою кровать в комнату внизу? — спросила она.

— Там не хватит места и для твоей кровати, — ответил он, понимая, что это звучит жалко.