Дети теней - Мария Грипе

– Привет тебе от Арильда, – сказала я.

– От Арильда?.. Не от?..

Она вопросительно вскинула брови, потом покачала головой и пригласила меня войти. Но вечер был слишком хорош, чтобы сидеть в доме, поэтому я предложила погулять в саду. Она охотно согласилась, ей все равно нужно было вывести Помпе. Мы пошли по коридорам, и она останавливалась у каждого зеркала. Рассматривала свое лицо, проводила пальцами по лбу, щекам, ресницам – медленно, точно хотела их стереть.

Ее глаза лихорадочно сверкали, на щеках алел чахоточный румянец. На лестницах она задыхалась, а на свежем воздухе ее охватил озноб. Она была не в состоянии идти дальше, и нам пришлось вернуться.

Дойдя до своей комнаты, она совсем обессилела и упала в кресло. Помпе положил голову ей на колени. Она сидела, тяжело дыша, и время от времени ее изможденное тело содрогалось от кашля.

– Как ты поживаешь, Леони?

– Спасибо, очень хорошо.

– Нет, Леони, я тебе не верю.

Она поднялась, подошла к зеркалу и сказала:

– Для меня это есть хорошо.

Она вымученно улыбнулась.

Я разлила сок по стаканам. Она выпила большими глотками и попросила еще. Но от пирожных отказалась.

В комнате был беспорядок. Повсюду валялись одежда и туалетные принадлежности. Стол был завален засушенными цветами и пестрыми обрывками цветной бумаги. Она показала мне вырезанные из бумаги сердечки, которые она использовала для писем. Я застала ее как раз в тот момент, когда она писала прощальные письма своим друзьям и знакомым во Франции. В каждое письмо она вкладывала засушенный цветок.

– Прощальные письма?.. – сделала я удивленный вид.

Да, ответила она и добавила, что их получат после ее смерти.

– Вот как… Значит, ты собираешься умереть, – сказала я так безразлично, как только могла!

Она утвердительно закивала. Времени у нее осталось совсем немного. Она боялась, что не успеет отправить все письма. Были еще и другие дела, с которыми ей нужно было поторопиться. Она говорила о смерти так, будто речь шла о пустяке, сущей безделице. Я сжала кулаки, чтобы не разрыдаться.

– А еще много дел осталось? Кроме писем?

– Нет, немного. Завещание. Писать в дневник. Письмо для тебя. И для Карла. Я хочу написать ему… очень красиво. Не знаю… нужно время.

Она печально покачала головой. Сейчас она была со мной очень искренней и старалась правильно говорить по-шведски.

– Наверное, тяжело умирать вдалеке от дома? – сказала я.

– Нет… Мне так не кажется.

– Значит, ты не хочешь ехать домой?

– Нет, ни за что!

Вид у нее был очень решительный. Я спросила, понимает ли она, какое горе причиняет своим близким. Но и с этим она не согласилась.

– Они справятся. Они все поймут, когда получат письма.

– А если нет? Они ведь получат письма, когда тебя уже не будет. Ты не оставляешь им ни единого шанса. Вдруг они хотели бы сказать тебе что-то важное?

Но она осталась непреклонной и лишь пожала плечами. Кто мог ей что-либо сказать?

Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Ресницы и уголки губ слегка подрагивали. Я подумала, что она задремала. Возможно, так и было – спустя минуту она потянулась, сонно посмотрела на меня и высокопарно произнесла на ломаном шведском:

– Я хочу умереть в страна… моего возлюбленного. Понимаешь? – И, снова закрыв глаза, устало выдохнула: – Нет, не понимаешь…

Я согласилась, что, возможно, действительно не понимаю. Я считаю, что в стране любимого человека гораздо приятнее жить. Почему обязательно нужно умирать?

Она сделала нетерпеливый жест руками и заговорила по-французски. Ее словно прорвало. Она спросила, не затем ли я пришла, чтобы убедить ее не умирать. В таком случае мне было лучше сейчас же уйти.

Я попыталась объяснить ей, что она больна, что именно поэтому ей хочется умереть, но когда она поправится, то перестанет так думать.

Но она сказала, что я ошибаюсь. Болезнь тут ни при чем. Посмотрела на меня своими горящими глазами и заявила: я сама знаю, что для меня лучше. Умереть! – вот что. И возврата быть не может.

– Но почему, Леони? Почему ты так решила? Она отвернулась от меня и резко сказала:

– Спроси своего брата!

Но потом испуганно взглянула на меня и прижала руку к губам. А не услышав ответа, опустила глаза и прошептала по-французски, что любит Карла и не может без него жить.

– Но зачем же из-за этого умирать? Это просто глупо. Представь себе, что было бы, если бы все влюбленные рассуждали, как ты?

Она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами и принялась перебирать ландыши, обрывая головки.

– И потом, ты замечала, что Карлу просто нравится, когда его любят? – сказала я. – Он не стоит тебя, поверь мне. Он не такой, каким ты его себе вообразила.

Не ответив, она начала напевать французскую песенку. Я поняла, что она не хочет меня слушать. По очень скоро ее пение прервал приступ кашля, и, сняв с нее это ужасное платье и украшения, я помогла ей лечь в постель. Она была беспомощна, как ребенок, и позволила за собой поухаживать. Ландыши она попросила положить себе на подушку вокруг головы, чтобы можно было вдыхать их аромат. Она смотрела на меня сонными глазами. Потом ресницы сомкнулись, и она пробормотала в полудреме:

– Умирать непросто… Тяжко… тяжко…

От Леони я вернулась к себе в подавленном настроении. Открыла окно, села и стала смотреть в светлое ночное небо. Птицы умолкли, только соловей заливался где-то вдали. И вдруг высоко-высоко в небе я увидела звезду. Я видела ее отчетливо, однако сомневалась: разве в белые ночи бывают звезды? И все же она была! Я послушала соловья и погрузилась в мысли.

Такая ночь, как эта, вряд ли когда-либо еще будет в моей жизни, это я знала.

Занималась утренняя заря, небо становилось вес светлее, и прохладный ветерок доносился с лесной опушки. Скоро взойдет солнце. Соловей умолк, и маленькой звездочки больше не было.

Я уже собралась ложиться, как вдруг услышала шум мотора. Похоже, к замку приближался автомобиль. Я побежала в другую комнату, откуда из окна было лучше видно, и успела как раз в тот момент, когда автомобиль въезжал на аллею. Потом он повернул и затормозил прямо под тем окном, где стояла я.

Дверь открылась, и показалась пара изящных ножек в светлых шелковых чулках и белых атласных туфельках. Потом я увидела пышную юбку, и вот во дворе стояла знатная дама в роскошном летнем платье и огромной шляпе. Она направилась к замку, выступая гордо, как королева, и я смущенно отпрянула от окна.

Кто бы это мог явиться с визитом посреди ночи? Возможно, какая-то родственница? Казалось, что она здесь не впервые. Нечасто, но все же случалось, что в замок приезжали нежданные гости. Однако не в такое же время! Впрочем, это было не мое дело. Об этой даме позаботится Вера.