Музыка, магия, мистика - Фриц Штеге

Но как раз о сновидениях художественно одаренных личностей и идет речь в нашем случае! И для нас очень досадно, что по этой теме пока еще не существует специальной литературы. Менее интересны для нас будничные сны, в которых, как правило, внешние, воспринятые во время сна акустические раздражители превращаются в образы сновидения. Язык сновидения – это в общем и целом язык образов, символическое содержание которого поражает нас и побуждает искать толкования. И когда в будничных снах появляется музыка, не имеющая особого значения для событий во сне, например, скоординированный оркестр из марширующих на параде солдат или музыка, звучащая при погребении, то можно разве что получить общее впечатление, не давая себе отчета о музыкальном содержании. Эрнст Эппли в своей наполненной внутренним теплом книге о сновидениях указывает также на то, что переживание образов доминирует над переживанием музыки. «В определенных ситуациях музицирует душа; на заднем плане день сопровождается ее звуками… Внутренний оркестровый концерт всегда – это переживание во сне, имеющее позитивное значение. Можно ли распространить это суждение также на ту великолепную неземную музыку, слышимую в сновидении человеком, которому грозит смерть, – это вопрос мировоззрения» [139, с. 336]. (Ср. с этим замечанием раздел, посвященный звукам при умирании.)

Отдельные инструменты имеют эротическое значение, струнные инструменты считаются женскими, духовые инструменты носят мужской характер. Западающие клавиши пианино, согласно Эппли, относятся к людям, провоцирующим конфликты, названия звуков – начальные буквы их имен. В сновидении звучат песни – они могут быть указаниями, предупреждениями: сновидец должен исполнить на органе хорал «Великий Боже, мы восхваляем Тебя» и делает из этого правомерный вывод, что он должен быть благодарен Богу за перемену судьбы. Даже банальные шлягеры и детские песни могут иметь символическое значение.

Зибенталь тоже считает, что в музыкальных сновидениях всегда доминируют образы. Это неопределенное, неопределимое впечатление, которое может иметь даже телесное выражение: «Однажды я проснулся после музыкального сновидения от пронизывающего все тело приятного ощущения вибрации, интенсивность которого соответствовала в сновидении динамичности музыки. Акустические раздражители отсутствовали» [137, с. 166]. Впоследствии звуковая ткань иногда описывалась сновидцами как «небесные звуки, подобные музыке сфер» (!) [138, с. 131]. Музыка может играть определенную роль даже в пророческом сновидении: во время Второй мировой войны медицинская сестра из Штутгарта видит во сне, как американские войска вступают в город под звуки бравурной музыки – сновидение сбылось (правда, без музыки) [Там же, с. 285]. Невозможно объяснить, как два друживших между собой человека в одно и то же время могли слышать во сне сонату Бетховена, находясь на большом отдалении друг от друга: «Дивная музыка растекалась по комнате» [Там же, с. 305]. Обратимся, однако, к другому виду сновидений. Они редки, но, наверное, каждому знакомо сильное впечатление от особого вида снов, которые еще долго продолжают занимать наши мысли, поскольку обладают в некотором смысле большой выразительностью и буквально заставляют нас рассказывать о них другим людям. Эти сновидения еще Плиний считал «посланными богами» – в современной психологии их называют большими снами. В них часто из глубинных сфер первобытного человечества всплывают образы коллективного бессознательного. Пример содержится в райа-йоге: «Иногда человеку снится, что к нему спускаются ангелы и с ним говорят, он пребывает в экстазе и слышит музыку сфер (!). Сновидец счастлив (!), а когда просыпается, долгое время находится под глубоким впечатлением от своего сновидения. Вы должны рассматривать этот сон как реальность и о нем медитировать» [137, с. 110]. Тут же упомянем знаменитое сновидение скрипача-виртуоза Джузеппе Тартини, которое воспроизводит Лаланд в своем «Путешествии по Италии»:

«В 1713 г. однажды ночью мне снилось, что я заключил договор с дьяволом и он стал мне служить. Все, чего я хотел, сразу же исполнялось моим новым слугой. Мне пришла мысль дать ему в руки мою скрипку, чтобы узнать, сможет ли он сыграть на ней прекрасные мелодии. Но как же велико было мое изумление, когда я услышал, как он с таким мастерством и так одухотворенно исполнил настолько удивительную и красивую сонату, что с нею нельзя было сравнить ничего из того, что было создано мною. Я был так этим удивлен, восхищен и зачарован, что у меня перехватило дыхание. Я проснулся от этого сильного возбуждения, сразу взял скрипку и попытался вспомнить хоть что-нибудь из того, что только что слышал. Но тщетно. Пьеса, которую я затем сочинил, действительно лучшая из всего мною написанного, и я даже назвал ее „Дьявольская соната“. И все же ей было далеко до того, что я слышал во сне, так что я готов был разбить вдребезги свою скрипку и навсегда отказаться от музыки, если бы был способен оставить первую сонату» [138, с. 76]. Под названием «Дьявольская трель» творение Тартини до сих пор исполняется в концертных залах.

Ангелы и дьявол – это архетипы, персонификации высших сил, с доисторических времен наполняющих душу. В психологическом истолковании дьявол выступает символом алчных, темных страстей и характеризует «трагическую духовную ситуацию» сновидца. Роберт Шуман в своеобразных сомнамбулических состояниях, случавшихся еще до того, как у него наступило полное умопомрачение, слышал музыку ангелов. Об этом 10 февраля 1854 г. в своем дневнике сообщает Клара Шуман: «Любой шум звучит для него как музыка. Он говорит, что эта музыка исполняется на дивно звучащих инструментах и она необычайно прекрасная – на земле такую музыку никто никогда не слышал… Он записал тему, которую, как он сказал, ему напели ангелы… Он твердо верил, что вокруг него парят ангелы и открываются ему в виде красивейшей музыки». В биографии Шумана, написанной Германом Эрлером, содержится указание на то, что однажды ночью во сне ему явились Шуберт и Мендельсон, напевшие ему мелодию в ми мажоре, которую он записал. Был ли Шуман душевнобольным или он просто обладал тонким слухом?! И наоборот, лишь с некоторой оговоркой следует принять сообщения, согласно которым заключительный хор к оратории «Мессия» Гендель услышал в сновидении, что Моцарту, как и Шуберту, многие (!) произведения привиделись во сне и что прелюдию к «Золоту Рейна» Вагнер «воспринял» в сомнамбулическом состоянии [Там же, с. 76 и далее].

Источником всех подобных сновидений является древнейшее бессознательное, и поэтому их можно отнести к категории больших снов. Они составляют исключение из обычного правила, согласно которому сновидение образуется из визуальных компонентов, а не из акустических. Возможно, бывает и так, что творческая энергия, возникшая днем, сохраняется и во сне. Но это все же не означает, что «композиторов вплоть до отхода ко сну все время преследуют мелодии» [Там же, с. 75]. Во всяком случае акустические музыкальные сновидения – редкость. Все, что Эппли говорит о поэтах, относится и к композиторам [139, с. 97]: «Принято считать, что сновидения художественных натур, прежде всего поэтов, гораздо грандиознее, чем сны так называемых „обычных“ людей. Это не совсем верно. Конечно, бывает и так, что их настойчиво преследуют большие сны, пока их творческий порыв не выразится в произведении. Кроме того, на важных этапах жизни им снятся большие сны, точно так же как и другим людям, которых ждут жизненные перемены. В остальное время – а в этом и состоит, к примеру, их поэтический дар – благодаря богатству фантазии они грезят в своих сочинениях, а не по ночам». Заметьте: они «грезят в своих сочинениях…»