Дневник. 1873–1882. Том 2 - Дмитрий Милютин

От князя Бисмарка можно ожидать самых[70] несбыточных затей. Но, по мнению многих (разделяемому, кажется, государем и великими князьями), все воинственные демонстрации германского канцлера против России имели целью только подготовить общественное мнение к решенному усилению германской армии 11 новыми полками и 32 батареями.

14 января. Понедельник. В общем собрании Государственного совета прошли наконец два дела, которые тянутся уже несколько лет, несмотря на все настояния Военного министерства: о выдаче ссуд городам и земствам на постройку казарм и положение об офицерах запаса. По обоим делам были заявлены в собрании лишь неважные замечания. После же общего собрания обсуждались три дела в Особом присутствии по воинской повинности.

Был у меня генерал Скобелев; мы имели довольно длинный разговор о приготовлениях и планах новой экспедиции против текинцев в случае, если б состоялось предположение о назначении его, Скобелева, начальником отряда.

15 января. Вторник. После своего доклада присутствовал при докладе князя Горчакова и Гирса. Не было ничего важного; теперь более всего интересно узнать, как встретит Бисмарк Сабурова.

После доклада был я на смотру Кирасирского его величества полка в манеже и потому пропустил заседание Комитета министров.

Вечером ездил на первый официальный прием у французского посла.

21 января. Понедельник. Ровно неделю не заглядывал в свой дневник. Не было ничего заслуживающего внимания: в политике какое-то затишье; идет переписка об обмене для черногорцев Гусинье и Плава на другие участки, прилегающие к южной границе. У нас здесь ежедневные смотры полкам, приведенным из загородного расположения; смотры крайне однообразные и бесполезные.

Сегодня я должен был обедать у германского посла, но вместо того был приглашен к обеду в Зимний дворец. Ожидают послезавтра приезда императрицы, которая уже выехала из Канна и благополучно проследовала через всю Францию. Сегодня были известия о проезде ее через Кельн.

22 января. Вторник. Первые известия, которых ожидали мы с нетерпением из Берлина от Сабурова, наконец получены, но, увы, весьма неуспокоительные. Сабуров жалуется, что Бисмарк, приехавший в Берлин, прислал к нему Радовица сказать, что не может принять Сабурова ранее, как через несколько дней. Это уже одно кажется Сабурову дурным знаком. К тому же Радовиц завел речь опять о дислокации наших войск в Царстве Польском, упрекая нас в том, что, несмотря на заявления германского правительства по этому предмету, мы все-таки не сделали никакого изменения в наших распоряжениях. Сабуров пишет, что сделал резкое возражение на такое нахальное притязание, отказавшись совершенно входить в объяснения по делам нашего внутреннего военного управления.

Тем не менее подобный разговор Радовица при одном из первых свиданий с нашим новым послом кажется недобрым предзнаменованием. Такой прием представляется особенно странным и неожиданным после предшествовавших дружеских бесед Бисмарка с Сабуровым. По прочтении письма Сабурова (князем Горчаковым) государь, по-видимому, всё еще успокаивает себя предположением, что германский канцлер считает нужным еще продолжать разыгрывать комедию мнимой враждебности России к Германии, чтобы вернее провести закон об усилении армии, зная, как эта мера непопулярна в Германии. Король Саксонский в разговоре с Нелидовым не скрыл своего недоверия к германскому канцлеру и его политическим затеям; но объяснил усиление армии преимущественно опасениями со стороны Франции и Италии.

Ha днях, при ночном обыске в одном доме в Петербурге, случайно напали на типографию во время работы: печатались листки революционного издания «Народная воля». В квартире находились пятеро, в том числе две женщины; все они пробовали обороняться револьверами, но все-таки были взяты, кроме одного, успевшего застрелиться. Случай этот составляет предмет общих толков в городе уже несколько дней. Предполагают, что лишивший себя жизни был одним из главных деятелей подпольной работы. Однако ж до сих пор еженощные обыски и беспрестанные аресты не привели ни к какому положительному результату и только увеличивают общее неудовольствие и ропот.

Никогда еще не было предоставлено столько безграничного произвола администрации и полиции. Но одними этими полицейскими мерами, террором и насилием едва ли можно прекратить революционную подпольную работу, принявшую уже такие значительные размеры. Трудно искоренить зло, когда ни в одном слое общества правительство не находит ни сочувствия, ни искренней поддержки. Грустно видеть, какими мерами считается необходимым охранять особу государя, который ездит не иначе, как окруженный конвоем; шеф жандармов, генерал-губернатор, градоначальник и даже министр внутренних дел также ездят по городу с казаками.

Сегодня в манеже был последний смотр войскам гвардии.

23 января. Среда. Императрица прибыла благополучно в Петербург в 4 часа; государь с сыновьями и невестками встретил больную в Гатчине. Строго было запрещено кому-либо находиться на вокзале или во дворце, чтобы не обеспокоить императрицу. Однако ж граф Баранов, исправлявший в отсутствие графа Адлерберга обязанности министра двора, видел больную, когда ее вынесли из кареты и внесли во дворец. Приехав ко мне прямо из дворца, он говорил, что был поражен ее худобою и истощенным видом. С императрицей приехали великий князь Сергей Александрович и герцогиня Эдинбургская Мария Александровна.

24 января. Четверг. После доклада ездил я в Аничков дворец. К обеду был приглашен в Зимний дворец, вместе с Гирсом и князем Сергеем Николаевичем Урусовым. Императрица, конечно, не выходила из своей комнаты; она слишком слаба и никого еще не видит. За столом же были герцогиня Эдинбургская Мария Александровна и три брата ее – Алексей, Сергей и Павел Александровичи. Государь опять чувствует лихорадочное состояние.

От Сабурова получено еще одно письмо, в котором он дает отчет о своем первом свидании с князем Бисмарком. По-видимому, свидание это было холодное и бесцветное. Германский канцлер, предупрежденный, без сомнения, Радовицем, не затронул вопроса о дислокации русской кавалерии на прусской границе; но Сабуров сам навел речь на этот предмет и выразил удивление, что подобный неосновательный упрек со стороны германского правительства, несмотря на данные нами неоднократные объяснения, возобновляется сызнова при каждом случае. Князь Бисмарк свалил всё на Прусский генеральный штаб (подразумевая, собственно, графа Мольтке), которому будто бы наша дислокация не дает спать по ночам.

26 января. Суббота. Вчера мой сын отправился в Англию, куда командирован для испытания новых приспособлений к паровозам (рутьерам), двигающимся без железных рельсов. Если испытание даст хорошие результаты, предполагается употребить такие паровозы в значительном числе на первый раз в Закаспийской степи для перевозки тяжестей.

Сегодня после доклада я присутствовал при докладе князя Горчакова и Гирса. Получены новые известия от Сабурова, которые, впрочем, немедленно по получении князем Горчаковым посланы к государю и от него к наследнику цесаревичу, так что ни я, ни даже Гирс не видали еще этих бумаг. По словам же государя, Сабуров, донося о своих разговорах с князем Бисмарком, не затрагивал еще вопросов, составлявших предмет прежних его частных бесед с германским канцлером, который, по-видимому, не хочет теперь возобновлять переговоров, начатых им самим несколько месяцев ранее. Князь Горчаков прибавил, будто Бисмарк даже высказал Сабурову, что не слишком и дорожит удержанием за Германией Эльзаса и Лотарингии. Такому заявлению трудно поверить; можно полагать, что наш старик понял как-нибудь вкривь прочитанные наскоро донесения Сабурова.