В ночь на Хэллоуин - Александр Варго

– Ладно, пойду я. Домой пора. – Парень подумал немного и добавил: – Удачи тебе, Галя.

Развернувшись, он побрел в сторону Волоколамки.

– Погодь, – донеслось сзади. Галя догнала его и заглянула в лицо. – Знаешь… мне сегодня так не хочется оставаться одной…

Вадим посмотрел на нее. Симпатичная. Большие глаза, густые волосы, фигурка… ну, деваха тощая, конечно, плоская, но… черт, да после такого он был готов и к ведьме прыгнуть в койку, только чтоб не колдовала!

Однако перед глазами стояло и еще кое-что. Ее же лицо, только искаженное злобой и страхом. Тонкие пальцы, тянущиеся к седоватым волосам, хватающие их, чтобы помочь другим пассажирам выкинуть хозяина шевелюры из вагона… его, Вадима, руки, сминающие рукав форменной рубашки…

– Мы слишком много знаем друг о друге, – вымолвил он, наконец. Кивнул на прощание и зашагал прочь.

Детки – радость, детки ж и горе.

Поговорка

Берегите слезы ваших детей, дабы они могли проливать их на вашей могиле.

Пифагор

Убедившись, что все дети юркнули под одеяла, Елена Борисовна строго сверкнула глазами из-под толстых линз очков:

– Если замечу, что кто-то балуется или шумит – то вместо праздника он будет сидеть в спальне! И никаких подарков не получит!

Семнадцать пар детских глаз неотрывно смотрели на воспитательницу. Карие, серые, темно-зеленые, иссиня-черные, они были похожи на рассыпавшиеся блестящие бусинки, но, невзирая на разницу в цветовой гамме, взгляд этих глаз выражал одну и ту же мысль – мы будем послушными.

Конечно, кому захочется провести весь праздник в этой противной, душной спальне?! Тем более, когда на представление придут твои родители? А подарки?!

Нет, ради этого дня можно и потерпеть, и даже притвориться спящим во время «тихого часа». Тем более, Елена Борисовна и Мария Сергеевна (ее молодая помощница) были лояльны к детям и не заставляли их спать в прямом смысле слова, требуя от них элементарной тишины.

Взор Елены Борисовны остановился на Павлике, и ее губы плотно сжались. Мальчик, в отличие от своих притихших сверстников, ничуть не смущаясь, с любопытством разглядывал воспитательницу, словно редкое животное в зоопарке.

«Ничего вы такого не сделаете. И даже если я или кто-то еще будет шуметь – вы никого не оставите в спальне, – читалось на его круглом лоснящемся лице. – Уж я-то знаю».

Снисходительная улыбка и слегка прищуренные маслянистые глаза ребенка не оставляли сомнений, что слова воспитательницы насчет возможной кары за нарушение «тихого часа» не были восприняты им всерьез. Более того, у Елены Борисовны неизбежно возникало стойкое ощущение, что этому упитанному засранцу известно о ней, взрослой и неглупой женщине, матери двоих детей, нечто такое, о чем не принято говорить вслух.

«Смешно, конечно, ведь это всего лишь маленький ребенок, – подумала она, выходя из спальни. – Хоть и донельзя избалованный».

Одновременно Елена Борисовна не могла себе не признаться – она до смерти устала от этого мальчишки и была безумно счастлива, что сегодня видит Павла в последний раз.

(уж я-то знаю…)

Павел Кашин являлся сыном начальника районного отдела полиции и в свои семь лет вел себя так, словно своим пребыванием в стенах детского сада оказывал окружающему миру несусветное одолжение.

Несколько раз она и Мария Сергеевна порывались поговорить с его родителями о поведении их сына, но с таким же успехом можно было покричать в небо, призывая к отмене закона земного притяжения, ну, или не расти грибам после дождя. Мать Паши, увешанная золотом крашеная блондинка, с кислым видом выслушивала претензии и, разворачиваясь, молча уходила, оставляя после себя приторный шлейф парфюма. Отец малолетнего хулигана и вовсе бросал трубку, когда ему звонили воспитательницы насчет выходок сына. Заведующая детским садом только разводила руками и что-то бубнила про толерантность.

«Они просто порешали все вопросы между собой, – возмущалась Мария. – Небось взятку ей дал, а мы возись с этим всем…»

Родители других детей знали о ситуации в детском саду, но, несмотря на регулярные жалобы своих чад, не проявляли особой активности, когда Павел выкидывал очередной фортель. «Все равно скоро все это закончится», – рассуждали многие из них.

Убедившись, что за дверью тихо, Елена Борисовна направилась на улицу, где ее с зажженной сигаретой ждала Мария.

– Улеглись? – выпуская дым, спросила девушка.

– Вроде как.

Елена Борисовна взяла из рук Марии тоненькую зажигалку и прикурила сигарету.

– Влетит нам как-нибудь за наши перекуры, – озабоченно сказала она, выпуская дым. – Сейчас закон новый приняли, гоняют теперь везде за курение.

– Обойдется, – беспечно отозвалась Мария. Она стряхнула пепел в свернутый конусом тетрадный листок и спросила: – Я забыла тебе сказать, ты ведь вчера после обеда ушла. Знаешь, что Кашин снова отличился?

Елена Борисовна скривила губы, словно у нее заныл зуб:

– Опять Кашин? Боже, этот малолетний говнюк меня в могилу сведет. Что он натворил?

– На вечерней прогулке нашел дохлого воробья. Черт его знает, где он его откопал… И Стрельцовой в шкаф положил, в карман куртки. За ней бабушка пришла, так она аж побелела вся, как только эту пакость обнаружили. Накапала бабуле валерьянки, едва успокоила.

Изящные брови Елены Борисовны поднялись вверх, а рука, только что намеревающаяся стряхнуть пепел, застыла в воздухе:

– Ты точно знаешь, что это Кашин?

– Его Гавриленко Миша видел. Только мне сразу побоялся сказать, говорит, мол, Паша поколотит его, если узнает, – пояснила воспитательница. – А у Кашина куртка вся провоняла, пока он в кармане эту гадость таскал, а к рукаву перо прилипло. Да и потом, кому, кроме Кашина, такая мысль в голову могла бы прийти?

– Это верно, – согласилась Елена Борисовна. – Совсем парень с катушек съехал. Он хоть признался?

– Да брось ты. «Я не я, и лошадь не моя». Это, мол, Алексеев Димка сделал. А куртка воняет, потому что в какашку упал. Вот и весь разговор. Ему бы в адвокаты идти.

– Нет, – не согласилась Елена Борисовна. – Папаша его к себе возьмет, в полицию. Уже сейчас место греет.

– За ним сестра после обеда пришла, я уж не стала говорить об этом девчонке, – сказала Мария. – А родители Кашина… Сама понимаешь.

– Понимаю.

Женщины посмотрели друг на друга.

– Лен, сегодня последний день. Да хрен бы с ним, этим гаденышем, – сказала Мария, затягиваясь. – Как говорится, нам бы день простоять…

– Не забывай, что в сентябре в твоей группе может появиться очередной «кашин». Какой-нибудь Булкин, к примеру. А представляешь, если их будет несколько? Сама видишь, какие сейчас дети.