Предания об услышанных мольбах - Ван Янь-сю

ли окрест листья на деревьях стали белыми, как каломель[242]. Через три дня листья стали обычного цвета, и тогда наступила кончина Сэн-чэ. Прошло три года после его смерти, но он все еще сидит, как и прежде[243]. Его тело не смердит и не разлагается. Говорят только, что слезы капают из его глаз.

Об этом рассказали мне Ши-цинь и другие ученики Сэн-чэ, а также люди из Тайчжоу.

Бхикшуни из Хэдуна

В Хэдуне (часть совр. пров. Шаньси) жила бхикшуни (монахиня) безупречного поведения, которая читала «Лотосовую сутру». Она пригласила переписчика сделать список этой сутры. При этом она заплатила ему во много раз больше обычного и предоставила отдельную чистую келью. Когда бы переписчик ни брался за кисть, его одежды пропитывались ароматом воскуренных благовоний. Затем в келье, где изготовлялась сутра, было проделано отверстие в стене, в которое вставили бамбуковую трубку. Переписчику было велено каждый раз, когда он делает выдох, брать бамбуковую трубку в рот и через нее выдыхать из себя воздух наружу. Когда через восемь лет переписка семи свитков сутры была закончена, бхикшуни отметила сие свершение щедрыми подношениями и почтила с глубоким благоговением.

Монах Фа-дуань из Лунмэня в большом собрании читал проповеди по «Лотосовой сутре». Поскольку сутра бхикшуни была столь совершенна, он послал гонца попросить о ней. Однако бхикшуни ответила решительным отказом передать сутру. Фа-дуань порицал ее и настаивал на своем. Бхикшуни ничего не оставалось, как лично вручить ему сутру. Когда Фа-дуань и его присные открыли сутру с тем, чтобы зачитать, то увидели желтую бумагу и никаких письмен на ней. Они раскрыли остальные свитки, но обнаружили то же самое. Фа-дуань и его присные были унижены, напуганы и немедленно послали вернуть сутру бхикшуни. Бхикшуни приняла сутру, обливаясь скорбными слезами. Она вымыла футляр ароматной водой и, сама омывшись, совершила ритуальное хожение вокруг статуи Будды, благоговейно поддерживая сутру. Семь дней и семь ночей бхикшуни совершала ритуал, не останавливаясь передохнуть, и только затем раскрыла сутру. Иероглифы были такими же, как и прежде.

Во втором году правления династии Тан под девизом Надежное призрение (628) Фа-дуань лично сообщил обо всем происшедшем. Я хотел было записать имя бхикшуни, но запамятовал и запомнил лишь сами события.

Проповедник Ши Лао-сунь

Ши Дао-сунь, монах монастыря Гуманность и долголетие в Пучжоу (часть совр. пров. Шаньси), был смолоду умен и полон учености. Он был чтим народом и, прочитав более восьмидесяти проповедей по «Нирвана-сутре», стал весьма искусным ее знатоком. Во втором году правления династии Тан под девизом Надежное призрение (628) Цуй И-чжэнь вступил в должность начальника уезда Юйсянсянь. Уездные жители пригласили Дао-суня прочитать проповедь по сутре. Но только Дао-сунь огласил заглавие, как стал лить горестные слезы:

— Мы далеки от Священного (Будды), — сказал он всем собравшимся. — Его сокровенные слова сокрыты от нас и утрачены. Достойно ли звания наставника то, что я, ничтожный глупец, передаю вам?! Только если вы вверитесь всем сердцем Будде, то обретете прозрение внутри себя. Эта моя проповедь закончится главой «Лев»[244]. И с этого момента я настоятельно прошу вас внимать сердцем сказанному мной.

Дао-сунь зачитал проповедь до главы «Лев», а на следующее утро умер, хотя и не был болен. И монахи и миряне были потрясены и опечалены. Цуй И-чжэнь лично босым сопроводил тело к северному склону гор на юге уезда Юйсянсянь.

Был одиннадцатый месяц, и земля была мерзлая. Когда же тело Дао-суня предали земле, то на ней появились цветы. Цветы походили на лотос, но были меньше. Они росли на том месте, где покоились голова, руки и ноги Дао-суня. Цуй И-чжэнь подивился на это чудо и приставил на ночь охрану. Однако охранники утомились и заснули. Пришел кто-то и украдкой сорвал цветы. На следующее утро, когда люди пришли посмотреть на цветы, те уже вновь взошли вкруг тела Дао-суня. И было их более пятисот. Они не вяли семь дней.

Об этом рассказали мне сам И-чжэнь и другие миряне и монахи.

Странный монах Ши Лао-ин

С юных лет шрамана Дао-ин из Хэдуна посвятил себя дхьяне-медитации, полагая ее основой духовного совершенствования. Он не придавал значения строгому соблюдению правил монашеского поведения, однако не было таких темных мест в сутрах и виная, которые он не мог, раз услыхав, тотчас растолковать. Монахи и монахини из далеких и близких мест наперебой обращались к нему с расспросами. Дао-ин говорил им в ответ так:

— У вас нет и никогда не было сомнений. Вам бы подумать о своих сомнениях! Только когда окажется, что они действительно существуют, приходите и спрашивайте у меня.

Вопрошавшие уединялись и принимались тщательно рассуждать о возникших у них затруднениях. Посредством таких рассуждений многие находили собственное решение и уходили прочь. Те же, кто посредством рассуждений так и не достигли понимания, вновь приходили с расспросами. Дао-ин объяснял самую суть вопроса, и каждый уходил, восхищаясь собственной способностью к пониманию.

Однажды Дао-ин вместе с попутчиками ехал на лодке по реке Хуанхэ. На середине реки лодка стала тонуть, и все готовились к погибели. Монахи и миряне издали с берега увидели, что Дао-ин тонет. Они горько оплакивали его. Был конец зимы: лед на реке как раз начал таять, но близ берега все еще оставался прочным. Дао-ин пошел по воде, разломал лед и вышел на берег. Люди были удивлены и обрадованы. Они наперебой предлагали Дао-ину свою одежду, но тот отказывался:

— Внутри я еще теплый. Нет нужды менять одежду.

Он неспеша пошел домой, по-видимому, совсем не ощущая холода. Если же внимательно всмотреться, то на его теле были видны ожоги. Сведущие люди поняли, что эти ожоги от погружения в дхьяну-медитацию.

Иногда Дао-ин пас рогатый скот, ему не принадлежащий, управлял повозкой, в еде и питье не соблюдал предписанных ограничений. Иногда он носил мирскую одежду, и его волосы были несколько цуней длиной.

Однажды Дао-ин пришел в монастырь Гуманность и долголетие, где его с почестями принял Дао-сунь[245] и дал ему приют. Дао-ин просил пищу каждое утро и вечер[246]. Дао-сунь сказал ему:

— Хотя Высшая добродетель и не сводится к тому, как мы едим, но почему бы Вам не отдохнуть от насмешек и подозрений?!

Дао-ин засмеялся и отметил:

— Ваши мысли, досточтимый, мчатся стремглав, не останавливаясь на отдых ни на