Афанасий Никитин. Время сильных людей - Кирилл Кириллов

С обеих сторон русло улицы сжимали берега заборов или стены домов. Узкие улочки, отходя от основного русла, упирались, сколько можно было видеть, в глухие ворота или терялись в темноте. Загонят в тупик и порешат. Как знать, что они задумали или чего им приказали? А если и удастся сбежать, то как выбраться за ворота? Наверняка ведь заперли на ночь. Господи, помоги!

Воины вывели его на площадь. Зачем? Сердце Афанасия забилось пойманным в силок зайцем. Ведут к главному храму Шивы? Неужели он каким-то образом умудрился обидеть или, хуже того, осквернить танцовщицу? Сделал что-нибудь не так? Или чего не сделал, как надо? Да откуда ж ему знать? Она ж сама…

Сопровождаемый молчаливыми воинами, он вошел в невысокую — пришлось пригнуть голову — дверь в боковой стене храма. Поднялся по узкой лестнице. Прошел длинным коридором без окон, едва освещаемым медными жаровнями, и оказался в небольшой комнате. В центре ее стояло круглое ложе с разбросанными по нему подушками. Рядом столик с фруктами и парой узкогорлых кувшинов, на полу — небольшие ярко раскрашенные коврики. Несколько толстых свечей в кованых поставцах с завитушками. Света они давали чуть, углы комнаты терялись во мраке.

Стражники зыркнули на Афанасия строго и затворили за собой дверь. Купец остался наедине со своими постепенно рассеивающимися страхами. Его привели не в застенок и не в пыточную. Хотя это еще ничего не значило. Ну раз так, хоть поесть чего напоследок, а то от риса уже живот пучит. Он подошел к столику, на котором стояло блюдо с фруктами, и хотел отщипнуть от грозди крупную янтарную виноградину, но посмотрел на свои грязные руки с траурной каймой под ногтями и передумал. Обошел ложе со всех сторон, внимательно приглядываясь, нет ли какого подвоха. Тоже не нашел. А собственно, тогда зачем его подняли среди ночи и приволокли в эту комнату? Ради чьей прихоти? Злясь, сам не зная на кого, он со всего размаху опустился на чистые простыни. Откинулся на спину. Полежал чуть, опять сел. Сжав пальцами узкое горлышко кувшина, отпил тягучего, невероятно сладкого нектара. Морщась от приторности, схватил фрукт позеленее и куснул. Поморщился от наполнивший рот кислятины и снова хлебнул сладкого.

Звоном серебряного колокольчика раздался женский смех. Афанасий поперхнулся, обернулся, утирая губы полой рубахи. Вскочил на ноги. Да, это была она. Лакшми.

Танцовщица стояла у подпирающей свод колонны и озорными глазами глядела на оторопевшего и сконфузившегося Афанасия.

— Здравствуй, путник! — проворковала она голосом, от которого у него все внутри затрепетало.

— Здравствуй, царевна! — брякнул он и отвесил поясной поклон.

— Какая ж я царевна? — улыбнулась она.

— Прости, не подумавши я… — пролепетал Афанасий. — Царица?

— Да брось. — Скользящей походкой она приблизилась к ложу и села на краешек. Чуть нагнула голову на лебединой шее и снова улыбнулась. — Да ты чего растерялся так? Присаживайся.

— Спасибо! — ответил он, садясь на краешек с другой стороны ложа.

— Ну, рассказывай.

— О чем? — не понял купец.

— Кто ты, за какими надобностями пожаловал в наши края?

— По торговому делу я, — в какой уже раз начал излагать свою сказку купец. — Прибыл из далекого и прекрасного города Гер… Э… Из Твери я. — Он мог бы соврать, но под взором ее прекрасных глаз ему совсем не хотелось этого делать. — Зовут меня Афанасий, сын Микитин. Путешествую по вашим краям в поисках… подходящего для нашей земли товара… — на этот раз он не решился сказать всей правды.

— Что ж тебя занесло в священный город Парват? Ярмарка тут есть, но не сыщется на ней ничего такого, чего нет в Бидаре. Ты ведь оттуда?

— Да, а как ты догадалась? — насторожился Афанасий.

— Весточку передали, что придешь, — улыбнулась она.

— Кто? Неужто кузнец из Аланда?

— Он не из Аланда, но познакомились вы там, да.

— Ну, я это…

— Не надо, не говори ничего. Знаю я и про город твой несчастный, и про то, что секрет ковки оружия ты ищешь, чтоб можно было с ним врагу противостоять. Все знаю. Лучше расскажи мне про страны, через какие путешествовал.

— Погоди про страны, давай про оружие докончим.

— А что там доканчивать? Известен мне мастер, к которому тебя кузнец направил. Проведу я тебя к нему. Хочешь, прямо завтра утром и проведу. Если бумаги, что с тобой, ему будет мало, сама поговорю. Меня послушает.

— Господи, да ты-то каким боком к этому делу?

— А ты думаешь, нас радует, что мусульмане захватывают нашу землю и насаждают свою веру?

— Тоже верно. А кто это «вы»?

— Брахманы. Жрецы Шивы, Вишну и Брахмы. Ну и других всяких… — Она пренебрежительно махнула рукой.

— Так не понимаю, я-то чего? — смутился Афанасий. — Мне б со своими делами разобраться, а не ваших богов от последователей Мухаммедовых спасать.

— Вот и я не понимаю, но уж если Дурмукха, это дядя мой, тот самый кузнец, решил тебе довериться, значит, это не зря. Он мудрец и духовидец, — ответила женщина, придвинувшись ближе к Афанасию.

— А мастер?

— Мастер Юпакша? Это мой другой дядя, — улыбнулась она. — Знаешь, давай отложим все эти мужские штучки до завтра. Расскажи лучше про свои странствования.

— Зачем оно тебе? — пожал плечами Афанасий.

— Тоскливо мне тут, — с вздохом молвила Лакшми. — Нет никакой жизни.

— Так сама отправляйся в страны далекие. Караваны, почитай, каждый день ходят в любой город, хоть в Амоль Мазандеранский, хоть в Пекин китайский, отсюда вроде уже и недалеко. Да с твоим воинством и без всякого каравана можно.

— Кто ж меня отпустит? — снова вздохнула она, и плечи ее опустились.

Афанасию вдруг захотелось обнять ее, прижать маленькую черноволосую головку к могучему плечу, но он поостерегся.

— Что ж так? — спросил он.

— Паломники мне поклоняются. Слуги боготворят. Воины служат мне здесь беззаветно, но любой из них убьет меня, если я попытаюсь покинуть город.

— Кто же им такой приказ отдал? Брахманы эти твои?

— Нет, не брахманы. Брахманы такие же бесправные, как я. Тут они могут распоряжаться, но их тоже убьют, если они попробуют уйти, так уж тут повелось. Рождаешься при храме, живешь при храме и умираешь при храме.

— Нешто не сбежать?

— Сбежать? Сбежать можно. Смешаться с паломниками и выйти за ворота. Но искать меня будут до конца жизни, не отступятся. Да и кому я там буду нужна, за воротами? Я и не умею ничего, кроме как танцевать. — Рыдания рвались из ее горла, но она мужественно сдерживала их.

Афанасию представилось, как он увозит Лакшми с собой в Тверь. Как она танцует в своем птичьем наряде посреди отскобленной добела горницы под строгими взглядами образов. Как, закутанная до черных глаз в пуховый платок, изгибаясь тонким станом, несет на плече из проруби ведра со студеной водой. Как красными от уксуса руками мнет капусту под засол. Как, перешептываясь украдкой, судачат про нее соседи. Как бегут следом местные мальчишки, дразня «чугунком», «копчушкой» и другими обидными словами. Как с укоризной глядит на него мать. Как рождаются дети неопределенно-коричневого цвета.