Нарциссы для Анны - Звева Казати Модиньяни

Впервые она входила в дом с парадного входа. Когда прежде разносила заказы из шляпного магазина по богатым домам, то всегда пользовалась служебным входом. Ее нынешнее появление с главного входа было равносильно вызову: она приходила не как просительница, не как девушка на посылках, а как знакомая к знакомой — ведь мадам Лемонье всегда выказывала ей свою симпатию и благосклонность.

— Будьте добры сказать ваше имя, синьорина? — спросила ее горничная.

— Синьора, — поправила Мария, решившая воспользоваться этим своим преимуществом. — Скажите мадам Лемонье, что Мария, модистка, хотела бы поговорить с ней.

Служанка изменила выражение лица и окинула ее уничтожающим взглядом.

— Модистка, — повторила она, глядя ей прямо в лицо и покачивая головой. Этим взглядом она показывала, что модистке не следовало входить с парадного входа.

— Модистка, — вызывающе улыбнулась Мария и без приглашения уселась на бархатный диван, тем самым весьма затрудняя желание прислуги выдворить ее.

— Видите ли, — тянула время служанка, глядя поочередно то на Марию, то на дверь и прикидывая, удастся ли выставить непрошеную гостью без шума.

— Итак? — Мария выдержала этот взгляд, и в глазах ее сверкнула решимость. Она была близка к тому, чтобы добиться своего, и уже теперь-то не отступила бы.

— Подождите, пожалуйста, — решилась наконец горничная, выбрав бесконфликтный вариант.

Мария научилась скрывать свои чувства, но сердце колотилось как бешеное. Чтобы унять свое волнение, она стала смотреть на уличное движение сквозь двойные окна особняка. Было что-то завораживающее в бесшумном движении трамваев, автомобилей, спешащих прохожих, точно все это происходило за стеклами аквариума.

— Дорогая моя! Как я счастлива видеть тебя! — Спокойный и ласковый голос мадам Лемонье подействовал как чудодейственный бальзам. — Я в самом деле счастлива снова видеть тебя, — добавила хозяйка дома.

Мария обернулась и оказалась перед женщиной безупречно элегантной, вызывающе красивой. Она принадлежала к той уже исчезающей категории богатых людей, у которых такой вид, словно они хотели бы попросить извинения за свое благополучие и богатство. Мадам Лемонье была аристократкой по рождению и по воспитанию. Мария всегда испытывала перед ней, далекой и недосягаемой, как мечта, глубокое восхищение.

Привычным легким движением головы Мария отбросила назад свои роскошные волосы, прекрасно сознавая власть своей красоты и своего обаяния.

— Мадам, — начала она, — пожалуйста, не считайте меня нахальной, даже если я такой покажусь. Но у меня есть дело к вам.

— Чему же я обязана удовольствием видеть тебя? — ответила та с улыбкой. — У тебя неприятности?

— Увы, да, — ответила Мария, вступая на самый краткий путь — путь откровенности. — С тех пор как я вышла замуж, на меня посыпались несчастья.

— Надеюсь, что их еще можно исправить, — сказала синьора.

— Мне нужна ваша помощь, — решилась наконец Мария.

Элизабет Лемонье ласковым движением обняла ее за плечи.

Мария ощутила легкий запах жасмина и пудры, исходивший от нее, и приятное прикосновение ее платья из тонкой шерсти с воротничком, как у пансионерки, которое синьора носила с непринужденной элегантностью.

— Пойдем, моя дорогая, — сказала хозяйка дома приветливо, — пойдем в гостиную и немного поболтаем.

— Я не прошу так много, — извинилась Мария, удивленная таким радушием.

— Ну что ты. В сущности, твой визит — это приятное разнообразие в моей жизни, — успокоила ее мадам Лемонье. — Как видишь, ты тоже мне делаешь одолжение. И потом, позволь мне выразить мнение, которое может показаться очевидным и даже банальным, что, когда женщина молода, здорова и красива, как ты, несчастья для нее никогда не бывают очень уж страшными.

Она привела свою гостью в изящную маленькую гостиную, отделанную красным деревом, со множеством картин, изображающих цветы и растения в нежных, размытых тонах, и села рядом с ней на диван, обитый шелком в тон стен и рисунков.

— Я тоже думала, идя к вам, — согласилась Мария, — что трудности преодолимы. Если, однако, нас поддерживают…

Горничная принесла им серебряный поднос с кофе и сливками на французский манер. Элизабет Лемонье была родом из Женевы; она жила отдельно от своего мужа, известного банкира из Цюриха, и даже в Италии сохранила дорогие ее сердцу привычки своей родины. Они говорили долго, как старые подруги, хотя и принадлежали к совершенно разным классам общества, и Мария рассказала Элизабет, которая слушала с большим интересом, о своем бегстве с циркачом, о браке с ним, о рождении ребенка в Модене.

— Я хочу работать, — продолжала она, — но, чтобы стать законченной модисткой, я должна практиковаться еще пару лет. Мне уже двадцать, и я не могу пойти в ученицы, получается, что практически у меня нет профессии. Школу я не закончила. Единственная открытая дорога для меня — в домработницы, — добавила она вполголоса, боясь, что горничная подслушивает.

— Анализ реалистический, — согласилась хозяйка дома, — но жалованье домработницы небольшое. Шестьдесят, максимум восемьдесят лир в месяц. Это все, что ты сможешь заработать.

— Все же лучше, чем ничего.

— И это верно. — Практическая сметка девушки понравилась ей. — А ребенок?

— За ним присматривает моя мать.

В этой комнате с изысканно размытыми полутонами и нежными ароматами, в этой драгоценной шкатулке, отделанной красным деревом, Мария почти забыла о прошлом. Возможно, уверенность, которую внушала ей мать, заботливая нянька Джулио, помогала ей в этом.

— Мать сразу привязалась к малышу, — продолжала девушка. — Она просто счастлива иметь его при себе. Она убеждена, что такая легкомысленная особа, как я, не может быть хорошей матерью.

Мария говорила со страстью, разгорячившись, в то время как Элизабет, которая была лет на десять старше ее, внимательно за ней наблюдала. Она интуитивно чувствовала в ней силу и волю, задатки незаурядной женщины. Чтобы им проявиться, недоставало лишь хорошей дрессировки.

— Кажется, у меня есть на примете то, что тебе нужно, — сказала она, потирая виски и наморщив лоб. Как же она раньше об этом не подумала? Ей нравилась смелость Марии, ее искренность, и, пока девушка рассказывала о своих несчастьях, в уме ее созрело решение.

— Это было бы слишком хорошо, так, сразу, — сказала Мария.

— Одному синьору, — снова начала Элизабет, — моему хорошему другу, человеку серьезному и положительному, нужна экономка.

— Да? — Мария затаила дыхание, чтобы не упустить ни слова — она вся обратилась в слух.

— Он живет недалеко отсюда, — объяснила мадам Лемонье, наливая себе еще кофе. — Тебе налить тоже?

— Нет, спасибо, — ответила Мария. Ей не терпелось узнать подробности.

— Этот синьор — мой хороший друг, — продолжала она. — Он холост и живет с сестрой, которая и заботится о нем. Женщина простая, патриархальная, которая в последнее время недомогает. Я даже полагаю, что именно ей в первую очередь и нужна помощь. Этот синьор живет в палаццо поблизости. Его зовут Чезаре Больдрани.