Последний шанс палача - Сергей Возный

— Дай еще нашатыря или по печени стукни! Он мне нужен бодрым и прямо сейчас! Через минуту не очнется — буду его током будить! От тока все оживают, даже лягушки без головы!

Глаза открываются с ощутимым скрипом. Та же комната, те же лица. Кроме Макса имеется какой-то хмырь — тот самый, кажись, что мелькал с камерой.

— Он очнулся, шеф!

— Молодец, свободен!

Шаги, хлопок тяжелой двери, тишина. Нехорошая тишина, липкая, как пот умирающего. Глаза сквозь линзы, без всякого уже добродушия.

— Прости, Глеб, обозлил ты меня. Еще немного, и летел бы сейчас к облачкам, а я бы обломался по полной. Представь, вот такой позорный непрофессионализм мог иметь место — и все из-за тебя, мудака. Решил героем сдохнуть? Из принципа? Ладно, сдохнешь, твое право. Только сперва, парень, я тебе покажу интересное шоу, ты же их любишь!

Он шагнул в сторону, и Глеб увидел, наконец.

Глаза — круглые от ужаса, распахнувшиеся в немом крике. Рыжие волосы. Тросы, соединяющие тонкое женское запястье и стройную щиколотку с электрическими фазами. Чему и стоило удивляться, так это долготерпению Макса или его расчетливости — слишком долго берег в рукаве главный козырь!

— Комментировать не буду, партизан ты наш героический, сам все понимаешь. Ей сейчас и двести двадцать выше крыши, а я на мелочи не размениваюсь. Разуй глазки и смотри внимательно!

— Стой.

По всем законам жанра, это слово требовалось выкрикнуть, но эмоций уже не осталось. Выгорели в электрической дуге. Распахнутые глаза, полоска скотча на губах, легкая округлость живота под футболкой. Едва заметная округлость — почти как ТОГДА у Наташи.

— Хрен с тобой, бери все. Ее отпусти.

— В самом деле? — Пульт в руке Макса глядел теперь прямиком на Дину, покачивался, будто изящная змеиная голова перед броском. — Знаешь, я тут почитывал на досуге старые пособия по пыткам. Есть там интересная мыслишка — типа, если испытуемый начал сознаваться, продолжайте жечь его железом, дабы поток красноречия не иссяк. Такие вот садюги жили в этом Средневековье! Им, по-моему, не правда была нужна, а сам процесс. Раздеваешь так вот красивую женщину и творишь с ней все, что в голову придет…

— Ты шизик х…в!

— Я же просил, без выражений, — нахмурился Макс, и змея замерла, прицелилась точно в жертву. — А представляешь, как она будет стонать? Не только от боли, но и от понимания, что все живое в ней умрет прямо сейчас. Как это красивое тело будет выгибаться, похлеще любого оргазма… ладно, все, молчу. — Рука Макса опустилась, а мечтательное выражение с лица будто тряпкой стерли. — Я не Мастер, мне ведьм пытать неинтересно. Говори адрес, только не как в прошлый раз.

Глеб сказал. Попросил мысленно прощения у хорошего человека дяди Саши в далекой лесной избушке (да не такой уж и далекой, если разобраться), перевернулся поудобней, чтоб на карачках перед врагом не стоять. Произнес хрипло название деревни и улицы.

— Чердак, правый угол, под мешками. Там дед, он не в теме абсолютно. Не трогайте его.

— Ну, мы же не звери, — улыбнулся Макс вполне дружески. — Если не схватится за топор — будет жить. Я туда лично поеду, а если не вернусь… плохо вам тут будет. Ровно через пять часов сюда кто-нибудь обязательно спустится и даст вам вольт по триста, пока не почернеете. Ничего не хочешь мне сказать? Предупредить? Ну ладно, не скучайте, мальчики и девочки.

Он вышел танцующей походкой победителя, а место на стуле тут же занял давешний оператор и врач, по совместительству. Пульт оператору был без интереса, да и двое прикованных людей эмоций не вызвали. Сел, откинулся, задремал. Исчез напрочь из поля зрения, а потом и весь прочий мир сузился до размеров одного женского лица.

— Ты не бойся, — прохрипел Глеб, и застуженные бронхи свело вдруг приступом кашля. — Не… кх… не бойся, скоро кончится все. Ты ему не нужна, отпустит…

Она смотрела неотрывно, с мудрой и ласковой укоризной. Слова стали лишними. Ни к чему сотрясать воздух, когда не зависит от тебя даже собственная твоя жизнь. Цена твоей жизни равна нулю, и не выкупишь за нее теперь ни эту женщину с беспомощным существом внутри, ни дядю Сашу, который вообще сюда никаким боком. Полное поражение и сдача на милость победителя. «Бабло побеждает зло!» — вспомнилось не к месту, и кашель перекрутил грудную клетку по новой, до слез. Пневмония, наверное — чего еще ждать, когда валяешься, мокрый и голый, на ледяном полу? Через пару часов дышать станет совсем трудно, а там и пуля не понадобится… если дадут тебе эту пару часов. Перевернемся пока на бок, в позу эмбриона — так теплее. В тепле таятся картинки красивые и яркие: лето, солнце, запах грибов и мокрой хвои. Сам он, в футболке с дурацкой надписью про бабло, жарит сосиски на поляне, рядом маячит Борька с запотевшей пивной бутылью, еще кто-то… не важно. Во сне все не важно — особенно если спишь последний раз в жизни. Бабло победило-таки зло, да и с добром обошлось вполне по-свойски — плевать ему на такие мелочи! На все идеи плевать, высокие и низкие, прекрасные до одури и жуткие до зубовного скрежета — в простейшем, как амеба, мозгу бабла идеям просто нет места. Большевики пытались заменить бабло красивым призраком всеобщего равенства, но вскоре сдались, и даже отмена НЭПа не загнала народ в добровольные коммуны. Штыками загонять пришлось. Кровавый нацизм боролся с баблом языческими рунами и факельными шествиями, а оно выставило на поединок лучшие силы банков и бирж. Союзником стало идейному миру социализма. Проехалось на его хребте, топча германскую машину, опутало долгами по ленд-лизу и прочими ростовщическими хитростями, а там и завалило успешно, всего-то лет через сорок. На руинах идейного мира, облученного баблом, родились мутанты, не похожие вообще ни на кого. Ни тебе пресловутой «совестливости» советского человека, ни бюргерской брезгливости, мешающей европейцу спокойно брать взятки и убивать. Стальная хватка, калькулятор вместо мозгов, обаятельная улыбка-оскал. Размножаются мутанты-максы почкованием, а может, и клонированием — поэтому их все больше с каждым годом. Цивилизованный Запад на них смотрит благосклонно и совсем не опасается, в отличие от коммунистов, исламистов и прочих людей с убеждениями. Совершенно напрасно, кстати. Убежденного человека можно склонить в свою веру, даже последнего фанатика, нацепившего пояс с тротилом. Мутанта, порожденного баблом, можно только перекупить. Именно бабломутанты, а не фанатики загонят когда-нибудь человечество в подземелья, отравят атмосферу и водоемы, заразят всех подряд чем-нибудь жутким и почти неизлечимым — просто для того, чтобы продавать выжившим воздух, пищу и лекарства. Это будет выгодно экономически, а значит, правильно. Других аргументов мутанты-максы не признают.

Кашель пришел снова, пришлось перевернуться. Исчезли теплые картинки, но и сырость промозглая куда-то делась. Может, телу стало все равно? Тело сделалось футляром для мыслей — на философию вот потянуло ни с того ни с сего! Стареем или положено так — хоть напоследок, да помудрствовать? Стал бы журналюгой двадцать лет назад, кропал бы сейчас умные аналитические статейки… все, стоп, не думай об этом! Пожалеешь себя, грусть накатит, а там недолго и слизью стать. Размазаться по плитке перед бабломутантом, выпрашивать жизнь в слезах и соплях, кусочек солнышка, ароматную поляну, лишний глоток воздуха… стоп еще раз!