Белое дело в России. 1920–1922 гг. - Василий Цветков

Вполне вероятно, через посредство Совещания общественных и государственных деятелей в Ялте и персонально через Брянского, Чебышева и Кривошеина были установлены контакты с еще действовавшими структурами Совета Государственного Объединения России, а этот Совет имел контакты с монархическими группами и партиями, сформировавшимися осенью 1919 г. Участие герцога Лейхтенбергского (представителя линии, родственной Царской Семье) в «антиденикинской оппозиции», казалось бы, подтверждало подобные связи. Таким образом, «поход на власть», по выражению самого Деникина, происходил в самых различных формах (от подачи обращений на имя Главкома до вооруженных антиправительственных выступлений) и свидетельствовал о явной неустойчивости сложившейся в 1919 г. общественной поддержки системы «единоличного управления». То, что «острие критики» было направлено против Шиллинга и Романовского, а не против Деникина, отнюдь не свидетельствовало о сохраняющемся доверии к Главкому, от которого «требовали» перемен. Ведь это были им назначенные должностные лица, следовательно, ответственность за их действия или бездействие он переносил и на себя. Правда, подробное рассмотрение заявлений «оппозиции» показывало, что осуждение «деникинской политики» становилось нередко не столько критикой по существу, сколько «критикой ради критики», отличавшейся к тому же ярко выраженным «персональным характером» (заменить «неугодных лиц» Врангелем).

Но, пожалуй, наибольшее воздействие на самого Главкома оказала не критика со стороны монархистов или ялтинских «общественных деятелей», а недоверие со стороны генералитета Добровольческого корпуса. Телеграмма, подписанная генерал-лейтенантом А. П. Кутеповым 28 февраля 1920 г., требовала от Главкома гарантий соблюдения во время эвакуации прежде всего интересов «цветных полков»; было, например, известно о запросе высших офицеров дивизии генерала Дроздовского в Королевство СХС о возможности продолжения службы в Сербии[282]. Недоверие даже со стороны строевого офицерства, «психологический надлом» после перенесенных поражений на Кубани привели Главкома к осознанию необходимости «сдачи власти». «Деникинский» период Белого движения на Юге России, связанный с фигурой талантливого военачальника, «настоящего государственника и патриота», как сказал о нем Президент России Владимир Владимирович Путин, завершался.

«Генерал Деникин собой, лично, олицетворял идею Белого движения с первого момента зарождения Добровольческой армии, служа… связующим звеном для всех военных благодаря своему имени и по Великой войне, и по гражданской, – вспоминал Шиллинг. – Деникина знал и старый и малый, имя же генерала барона Врангеля было мало знакомо для всех участников Великой войны. Если генерал Скобелев за свой внешний вид получил название «Белого генерала», то генерала Деникина за его идеи, за его душевные качества, еще сильнее можно назвать «Белым генералом»[283].

Военный Совет в Севастополе 20–21 марта 1920 г. «Преемственность власти» Главнокомандующего ВСЮР, оформление его полномочий. Совет при Главнокомандующем, его состав.

После приезда в Феодосию из Новороссийска Главком ВСЮР, вероятно, еще сохранял надежду на возможность если не возобновления успешных наступательных операций в Крыму, то хотя бы на прочное удержание перекопских позиций благодаря действиям корпуса генерала Слащова. 14 марта на совещании старшего командного состава дислоцированных в Крыму и прибывших из Новороссийска воинских частей Деникин проинформировал о положении дел на фронте и наметил места для дислокации эвакуировавшихся подразделений ВСЮР. На критические реплики со стороны генерал-майора И. Г. Барбовича (командира Добровольческой конной бригады) и генералов Донской армии Главком не реагировал. 16 марта, «карандашом на клочках бумаги», Деникин написал приказы о роспуске Южнорусского правительства, об освобождении от должности генерала Романовского и замене его генералом Махровым.

Но 19 марта состоялась встреча Деникина с Кутеповым, во время которой, очевидно, обсуждались настроения в Добровольческом корпусе. По свидетельствам генерал-майора Шапрона дю Ларрэ и полковника Колтышева, Кутепов проинформировал Деникина о том, что «все части недовольны Ставкой и не желают больше видеть во главе генерала Деникина». Примечательно, что такая категоричная оценка была дана Кутеповым устно, без каких-либо подтверждающих ее письменных обращений или рапортов со стороны чинов корпуса (в отличие от требований отставки Шиллинга), и вполне могла бы выглядеть как частное мнение самого командира Добркорпуса. Помимо этого, Кутепов предупредил Деникина о готовящемся созыве (23 марта) «совещания из представителей духовенства, армии, флота и населения», на котором, «вероятно», примут обращение к Главкому с «просьбой о сдаче командования».

Деникин, очевидно, уже был психологически подготовлен к подобному развитию событий, исключавшему для него возможность «работать и выполнять свой долг перед Родиной». После этого рано утром 20 марта вызванный к Главкому новый начальник штаба получил карандашную записку, предписывавшую созвать на вечер 20 марта «Военный Совет под председательством генерала А. М. Драгомирова для выбора нового Главнокомандующего». На возражения генерала Махрова Деникин ответил: «Мое решение бесповоротно, я все обдумал и взвесил. Я разбит морально и болен физически. Армия потеряла веру в вождя, я потерял веру в армию». Это же указание содержалось в официальном письме Деникина Драгомирову (№ 145 от 20 марта 1920 г.): «Три года Российской смуты я вел борьбу, отдавая ей все свои силы и неся власть как тяжкий крест, ниспосланный судьбой. Бог не благословил успехом войск, мною предводимых. И хотя вера в жизнеспособность армии и в ее историческое призвание не потеряна, но внутренняя связь между вождем и Армией порвана. И я не в силах более вести ее. Предлагаю Военному Совету избрать достойного, которому я передам преемственно власть и командование». Указание было исполнено, и днем 21 марта 1920 г. в Севастополе состоялся Военный Совет, определивший вопрос о преемственности власти от одного руководителя к другому[284].

Собственно, в самой идее созыва Военного Совета не было чего-либо необычного. В традициях Российской Императорской Армии предусматривалась возможность созыва Совета из офицеров различных воинских частей или одной части, для решения спорных вопросов, требовавших предварительного обсуждения всем офицерским составом, и последующего утверждения соответствующих решений единоличным приказом вышестоящего начальника. Данные Советы носили сугубо совещательный характер, и принимаемые ими решения не были обязательны к утверждению и исполнению, но и игнорировать их мнение считалось недопустимым. Военные Советы имели место и в истории южнорусского Белого движения – во время 1-го и 2-го Кубанских походов.