Семь фунтов брамсельного ветра - Владислав Крапивин

По-моему, старому боцману нравилось нынешнее существование (особенно когда не пилила жена; «Шундуклей и дундуклей!») Он никогда не жаловался, что жизнь почти прошла, хотя порой хватался за поясницу и картинно стонал. Кажется, он считал, что прошли его годы в общем-то вполне удачно, не каждому повезет столько повидать и столько сделать. Вот и друзья помнят, и дочь с внучкой навещают, и несколько больших полотен висят в музеях разных приморских городов… Ну да, лауреатских медалей и дипломов не обрел… Зато, ядреный корень, какой шквал был недалеко от Борнхольма, когда «Меридиан» ноками реев макало в гребни моментально закипевших волн!.. А как светилась океанская вода, когда на траулере «Есенин» шли в удивительный порт Кейптаун!..

Однажды я спросила:

— Евгений Иванович, а с той морской черепахой, которую вы поймали в северной Атлантике, что потом стало?

— А-а! Шуму было на весь корабль! Кто кричит: на чучело ее, кто другое: на камбуз, мол, черепаховый суп — объедение, надоели консервы… Я к себе придвинул железный нагель во-от такой длины, говорю: суньтесь только. Враз поймете чё почем… С молодым матросиком Юрой Бакуниным, он меня всегда понимал, взяли голубушку с двух сторон — и через планшир, в родную стихию… Сперва на меня камрады-рыбаки шипели, да вскоре махнули рукой. Чего мол возьмешь с художника, они все «с приветом»…

Мы слушали рассказ с восхищением. Особенно облапивший друга Чарли Лоська…

Порой я спохватывалась и вновь начинала удивляться, как при первом знакомстве. Это надо же, какие случаются сказки! Какие встречаются в жизни люди! Как вышло, что в нашем далеком от морей городе оказался этот удивительный человек — будто из книжки Стивенсона! И при таких мыслях начинало казаться, что над приземистым Дровяным переулком, над Таволгой, над нашим девятиэтажным кварталом и над всем городом начинает дуть брамсельный ветер…

Про Евгения Ивановича я рассказывала в письмах Пашке. Иногда в обычных, иногда в электронных. И спрашивала: не было ли у Пашки каких-нибудь предков в Тюмени? Не его ли пра-прадедушка строил на неширокой реке Туре морские трехмачтовые шхуны?

Пашка отвечал (как правило по е-мейлу), что о тюменском предке не слыхал. Скорее всего это совпадение. Но на всякий случай расспросит отца. Однако это не сейчас. Потому что мать с отцом опять на каком-то «объекте», он ведет дома самостоятельную жизнь. Она, эта жизнь, неплохая, только скучно по вечерам.

Все новости Пашка сообщал короткими рубленными фразами. Я иногда злилась: «Не можешь разве поподробнее?» Он словно пожимал плечами: «Зачем? Я все точно излагаю».

Так вот коротко и точно излагал он и школьные дела. В школе, куда поступил сперва, жизнь пошла «фиговая». Оказалось полно всяких «рэкетирчиков» и «повернутых на крутизне шизиков». После нескольких драк родители Пашку перевели в другую школу. «Тут люди ничего. Только в корабельных деле никто не рубит ни фига. Начнешь с кем нибудь про это, а он смотрит, как на больного. Спрашивает: „Ты чего вчера на дискотеке не был? Там клёво“…»

Однажды Пашка сообщил, что от вечернего одиночества попробовал сочинять стихи. Я потребовала: пришли! Он вдруг, балда такая, застеснялся. Прислал, но не через компьютер, а в обычном конверте. Вот что там было:

Начальство двух школ — нашей и соседней, двенадцатой, — решило осчастливить семиклассников и восьмиклассников. «В плане развития культурного досуга» затеяло для них (то есть для нас) большую дискотеку. Старенький клуб «Аэрофлота» бесплатно выделил для этого зал — в порядке шефской помощи и в честь Дня рождения гражданской авиации, который, оказывается, выпадал на девятое февраля. Никто о таком дне раньше на слыхал, ну да не все ли равно!

На перемене ко мне вдруг подкатил Левка Дубов — Пень.

— Ну чё, Мезенцева, вечером сольем тела и души в нежном танце? Мы с тобой по росту вроде в самом том сочетании…

— Всю жизнь мечтала…

— Не пойдешь, что ли? — удивился он. — Или… я не тот партнер? Рылом не вышел?

Я снисходительно ответила, что «рылом» он вполне, только мне жаль тратить время на трясучку под барабаны. Он не разозлился, не стал ехидничать, сказал только:

— А чего такого? Разок-то можно расслабиться хоть кому. Вон даже Ласковый Май собирается.

Маленький отличник Мартик, оказавшийся рядом, виновато моргал.

Я улыбнулась ему:

— Ну и молодец. Каждый радуется жизни, как умеет. У нас демократия.

— Даже Стаканчик собирается, — сунулся в разговор Синий Буль. После скандальных событий в октябре он при случае демонстрировал мне и Стаканчику сдержанное уважение.

Я поняла: если Стаканчик, то и Люка (вернее, наоборот).

— Лючка, правда, что ли? Вы пойдете?

— А что такого? Не всё же Вивальди слушать! Да и Ника надо в свет выводить, а то он как детсадовское дитя в этом плане…

— Может, и я тоже дитя?

— Ты — нет. Но скоро на тебя будут смотреть как на игуменью… Женька, да ты что! Разве это плохо, подурачиться и поразвлечься? Или ты совсем забыла, как танцуют? Я же тебя учила!

Я и без ее уроков танцевать умела, подумаешь! И на дискотеках бывала. Например, в лагере «Отрада» Не так часто, как другие и без большого вдохновения, но все-таки… Может, правда пойти? Уж с Пнем-то как-нибудь станцуюсь, он ведь тоже не солист балета… А может, — всем назло — с Мартиком! Ну и что же, что он мне до подмышки? Зато симпатичный и стройненький…

Двухэтажный клуб летчиков был полсотни лет назад построен на краю лётного поля, на которое приземлялись «кукурузники» местных линий и спортивные самолеты. Поле давно застроили, аэродром вынесли далеко за город, а клуб оказался почти в центре. Недалеко от нашей новой квартиры. И я решила: пойду.

Я надела все черное с блестками, отросшие волосы разделила на два хвоста, похожие на расплетенные косы, заколола их у «корня» блестящими, как бриллиантики, стекляшками, попросила у мамы лаковые туфельки — у нас был уже один размер. И даже наконец-то попробовала Лючкину косметику. Чуть-чуть, чтобы не намазаться чересчур — ведь опыта никакого!..

Было и правда весело. Я потанцевала и с Пнем, и с Мартиком (он очень даже ловкий был партнер!), и со Стаканчиком (который от неумения заплетал ногами), и с каким-то незнакомым восьмиклассником Борей, и даже с Булем. Музыка была вроде и разная, но вся с почти одинаковым ритмом, и танцевалось под нее одинаково. С каждым я оживленно болтала, но… думалось мне про Пашку. Хотя он, Пашка Капитанов, наверняка ни на какие дискотеки не ходил, поскольку считал это бездарной тратой времени.

Потом Лючка, я, Стаканчик и Мартик ели в буфете мороженое. И было хорошо. Но… видимо, такая уж я уродилась (Илья говорит: «Карма такая»), что всегда со мной происшествия.

Когда шли из буфета в зал, я увидела, как у выхода несколько ребят скандалят с охранником. Они были без верхней одежды, но хотели выйти на улицу — видимо не надолго, покурить (погода была мягкая, всего минус пять). Охранник не выпускал. Судя по всему, это был милиционер вневедомственной охраны, поставленный, «чтобы чего-нибудь не вышло». В берете, при дубинке и рации. Загородил собою дверь и повторял: