Путешествие мясника. Роман о семейной жизни, мясе и одержимости - Джули Пауэлл

Но писать мне лень, и поэтому я просто лежу и разглядываю солнечные пятна на стенах палатки. Сквозь забранное сеткой окно мне виден залитый золотым светом склон холма. Две девчушки то и дело заглядывают в незастегнутую дверь, хватают фотоаппарат, рассматривают снимки, а потом стремительно удирают, не столько от застенчивости, сколько из страха перед грозной теткой Кезумы.

Внезапно тишина нарушается оглушительным многоголосым блеянием. Это вернувшиеся с пастбища взрослые козы громко зовут своих малышей, остававшихся поблизости от деревни. Тревожные, почти скорбные крики и ответное тонкое блеяние не смолкают до тех пор, пока последняя коза не отыщет своего козленка, а потом на деревню опять опускается умиротворенная тишина. Все вернулись домой.

Уже в темноте, после захода солнца, Абед и Элли стряпают для меня обед: козьи ребра с картошкой. Закончив готовить, они тут же тушат костер, и бома погружается в полную темноту. Раньше я полагала, что по ночам африканская деревня освещается факелами, или кострами, или газоразрядными лампами, но сейчас выясняю, что единственным источником света здесь служит мой фонарик, если не считать далекого красного огонька, мигающего на какой-то вышке, как уверяет Кезума, уже на территории Кении. При свете фонарика я смотрю на танцы, которые устраивают для меня мужчины. Абед и Элли, единственные, кроме меня, кто носит здесь европейскую одежду, тоже наблюдают, а Кезума с удовольствием присоединяется к танцующим. Одна песня и танец напоминают спортивное соревнование. Они рассказывают о том, как искусный воин запрыгивает прямо на дерево, спасаясь от преследующего его льва, и именно эти прыжки и демонстрируют танцоры. Прямо с места они взмывают в воздух, подтягивая колени к груди, и каждый старается прыгнуть выше предыдущего. В танце принимают участие все: воины, старейшины и самые маленькие мальчики. (Мне немного странно использовать эти слова: «воины», «старейшины», — но ведь они сами себя так называют.) Накал соревнования все увеличивается, азарт опьяняет участников — верный признак переизбытка тестостерона. Элли, очень-красивый юноша лет восемнадцати, смеется и, наклонившись к моему уху, шепчет: «Эти масаи, они все чокнутые».

Чуть позже я желаю всем спокойной ночи и забираюсь в свою палатку. Спать еще рано, и я даже не очень устала, просто мне вдруг захотелось побыть одной. Я лежу на спине и вглядываюсь в полную черноту за распахнутой полотняной дверью. Где-то в стороне, кажется под школьным деревом, женщины запевают свою песню, то ли соревнуясь с мужчинами, то ли подтягивая им. Их песня невыразимо прекрасна, полна жизни и какой-то странной тоски. Это продолжается долго, несколько часов, до глубокой ночи. Я лежу без сна, слушаю их голоса и молчание своего телефона, которое тоже кажется мне частью музыки. Вот уже много-много лет (а может, и вовсе никогда раньше) у меня на душе не было так хорошо и спокойно.

Мы с Эриком любим одинаковую музыку, часто просыпаемся с одной и той же звучащей в голове песней, и нам достаточно одной фальшиво напетой строчки, чтобы понять, о чем идет речь. А вот с Д. мы никогда не пели вместе. Он часто предлагал, но я стеснялась своего голоса и отсутствия слуха. К тому же наизусть мы с ним всегда помнили разные песни. Одна мелодия, которую он напел мне на парковке во Флориде, потом долго преследовала меня, да и до сих пор я часто вспоминаю ее. Позже я нашла слова в Интернете, и оказалось, что это одна из песен Бека. Не помню, о чем она была, кажется, что-то про «странное приглашение»…

Мне уже давно хочется в туалет, и я собираюсь выйти из бома, но тут голоса поющих заглушает странный, протяжный крик, похожий на женский. Могу поклясться, что это была самая настоящая гиена. Пожалуй, лучше уж я потерплю до утра.

* * *

Оказалось, Элли успел поработать гидом у туристов, желающих подняться на Килиманджаро. Я узнаю об этом на следующий день, когда он везет нас к очередному пункту назначения — новой деревне и новой бома, на этот раз принадлежащей отцу Кезумы. Всю долгую дорогу Элли поддерживает разговор и, кажется, немного флиртует со мной. Он показывает мне всякие интересные вещи, мимо которых мы проезжаем: гигантские баобабы, крошечных антилоп ростом не больше тридцати сантиметров, которых тут называют дик-дик, птиц. Здесь это самые обычные птицы вроде наших скворцов, но перья у них на спине ярчайшего сапфирового цвета, а грудки — огненно-оранжевые. Антилопа канна, вероятно, решившая покончить жизнь самоубийством, выскакивает на дорогу прямо перед нашей машиной, чудом избегает столкновения с едущим навстречу автобусом и уносится прочь по склону. Мы начинаем гадать, кто же мог так ее напугать, а я жду, что вот-вот из кустов покажется львица или гепард. Хотя, возможно, антилопы канны просто развлекаются подобным образом.

Мы прибываем в бома, перевалив через гребень горы по ухабистой дороге, которая даже и на дорогу-то не похожа. Я думала, предыдущая деревня была очень красивой, но здесь увидела нечто потрясающее: практически бесконечная равнина и вид на следующую горную цепь, которая находится уже по ту сторону границы, в Кении. Одна из этих гор — вулкан, и над вершиной поднимается тонкая струйка дыма. Все залито золотым и розовым светом. Мы приезжаем вечером, в то самое время, когда козлята начинают жалобно блеять, подзывая матерей.

Когда родительница найдена, козленок поджимает передние ноги, становится на колени и со всей дури тычется головой в материнский живот. Похоже, козам это не очень нравится. Одна из них вообще решает, что с нее хватит, и пытается спастись бегством. Кезума зовет меня на помощь, и нам приходится держать мамашу за рога, пока малыш не насытится.

Другая коза ведет себя, как невоспитанная собака: заходит в дома, все время норовит что-то стянуть и даже пытается выпить из чашки чай, который заварила для меня жена Кезумы. Он говорит, что она делает его из коры какого-то местного дерева, и цвету напитка грязно-бурый и довольно подозрительный, но на вкус чай напоминает шоколад и корицу. Есть в деревне и настоящая собака, дружелюбная животина, принадлежащая Кезуме. Вообще-то масаи, похоже, не особенно любят собак, и поэтому гладим ее только мы с хозяином, а остальные смотрят на нас, как на дурачков.

Кезума носит традиционные балахоны и обувь из мотоциклетных покрышек, но при этом имеет диплом по специальности «кинопроизводство» и живо интересуется движением за права женщин. Он побывал в Сан-Франциско, Нью-Йорке и Европе, но не менее комфортно чувствует себя дома, среди коз и глиняных хижин в деревне своего отца, когда сидит на корточках на сухой земле с чашкой странного ароматного чая, приготовленного его молодой женой. А собаку он завел после того, как познакомился с домашним любимцем своих друзей в Америке. Наверное, жизнь представляется Кезуме очень странной, волшебной, большой и многообразной. Возможно, такой она может стать и для любого из нас, если только мы захотим вглядеться попристальнее.

Наступает час, когда домой возвращается крупный скот. Масайские коровы ничуть не похожи на наших прозаических представителей херефордской породы. Это великолепные красные, черные или серые животные с широкими рогами, блестящими боками и мощной грудью. Они двигаются с достоинством, удивительной грацией и почти беззвучно — лишь изредка тишину нарушает бряканье колокольчика.