Записки кельды, часть 2 - Ольга Войлошникова

с хорошего телёнка, весит хорошо за сотню килограмм, расписан по шерсти рунами прочности и до кучи умеет драться в кольчуге. И соображает на порядок лучше среднестатистического пса. Если Андле когда-нибудь научит их говорить, это ваще будет обосратушки.

И сейчас этот закованный в железо отряд вклинился между бароном и толпой по ту сторону светящегося кольца, ощетинившись копьями и рыча. Натурально вам говорю, рычали все, но у алабаев выходило, конечно, страшнее — гулко и глубоко.

Толпа была уже достаточно взбудоражена, чтобы броситься даже на такого противника — главное, этот противник был в доступе. Я начала переживать за парней. Цыгане и так обезбашенные, а тут все на взводе, к тому же их было тупо в десять раз больше. Что если задавят наших мальчишек массой? Нет, маловероятно, конечно, — а вдруг? Случайных и дурацких смертей мне категорически не хотелось…

И тут зарычал барон:

— Я сказал, что сегодня здесь вы не получите никого!

«НЕ ДОВОДИ ДО ПРЕДЕЛА…»

Соцдамы

Три социнспекторши смотрели за разворачивающимися событиями из задёрнутого тюлем окна фургона. В котором их, можно сказать, заперли. Окно выходило прямо на ворота, за которым виднелось пятеро всадников. Цыганская толпа была страшной даже сквозь сияющие кольца, в который заключила лагерь эта девочка.

— Кто бы мог подумать? — удивлённо протянула Лидия Григорьевна. — Девочка — маг огня… Надо же…

— Меня другое удивляет, — Антонина Ивановна отступила от окна, не в силах больше на это смотреть; но не смотреть оказалось ещё страшнее, и она вернулась, — почему он не взял никого из наших мужчин, но взял девушку?

— Может быть, она хороший боец? — Олеся Васильевна глазела на всё с поразительным легкомыслием, словно и не их пришли убивать вовсе; отлепившись от окна, в которое было видно выход, она с восторгом уставилась в противоположное, в котором мелькали бело-жёлтые светящиеся полосы. — Класс! Как будто в кольцах Сатурна летим! Или в комете!

Лидия Григорьевна посмотрела на неё несколько раздражённо:

— Знаешь, Олеська, ты как будто не до двадцати пяти помолодела, а до пяти! Ты понимаешь, что эти там — по наши души тоже?

— И что⁈ Хочу умереть счастливой! Жаль, пофлиртовать ни с кем не успела…

Лида покачала головой и вновь продолжила свои наблюдения. Барон держался уверенно. И ведь, что удивительно — совсем не боится! Слышно было плоховато, но какие интонации! Явно привык людьми командовать. Цыганского барона слышно было вовсе плохо, но лицо… Тоже стои́т над людьми, но больше… как уголовный авторитет, что ли? Вон, как смотрит…

До них донёсся рёв толпы.

— В этом крике — жажда мести… — автоматически пробормотала Лида*.

*Песня о буревестнике же. Или песнь?

— Ну ты вспомнила! — фыркнула Олеся, и переметнулась к окошку с видом на ворота. — Ой! Смотри каки-и-и-е-е-е…

Появление всадников в доспехах не успокоило, а напротив — подстегнуло толпу. У Антонины остро засосало под ложечкой. Барон Владимир что-то выкрикнул, явно угрожающее. И рукой махнул.

«Он сказал: „Поехали!“ — он махнул рукой…» Лида передёрнулась: да что за цитаты сегодня в голову лезут?

— А чего это они? — Олеся вытянула шею, стараясь разглядеть…

Девушка, которая называла барона Владимира «батя» пригнулась в седле и… исчезла…

— А! — хором вскрикнули все трое.

А спустя мгновение:

— А-а-а!!!

— Ни фига себе!!! — восторженно выкрикнула Олеся Васильевна. — Я бы тоже так хотела!

«ДО ПРЕДЕЛА НЕ ДОВОДИ!»

Кельда

Галина на короткий, мало кем осознаваемый миг стала стрижом, рванула вверх, чтобы набрать десяток драгоценных метров высоты — и распахнула огромные, двадцатиметровые бронзово-золотые крылья.

Чудовищный рёв заставил стенки фургончиков мелко задрожать. Непривычные к таким спецэффектам цыганские кони бросились в разные стороны. Дракониха пронеслась над толпой, обдав лица волнами воздуха вместе с поднятым с земли сором, и сделала резкий поворот. Она заходила со стороны солнца, поливая землю перед собой предупреждающей огненной струёй.

Ну что, опять Лермонтов? Ой, икает он на том свете, наверное…

Куча получилась не хуже, чем была толпа — большая и хаотическая. По-моему уже были пострадавшие — ушибленные, притоптанные и получившие случайные резаные раны от впавших в панику своих же соплеменников. Люди бежали, стараясь укрыться под деревьями, кто-то бросился в сторону деревни и начал ломиться в ворота усадеб. Лагерь госслужбы стоял на самом отшибе — недавний же, за забором у него начинался луг, в отдалении переходящий в лес. И вот, пока стайки разрозненных цыган не добежали до леса, Галя носилась над ними, заставляя иных метаться в разные стороны, подпаливая пятна травы то справа, то слева… Хулиганка. В целом, это было похоже на курятник, в который вломился большой, жизнерадостный и игривый щенок.

Мы с Василисой уже сняли нашу люстру, выпустили из фургона инспекторш и вместе с остальными выбрались за ворота. Вова, что-то обсуждавший с Эрсаном, покосился на соцзащитных дам и строго сказал:

— И что стоим? Приказ собирать вещички никто не отменял!

ПОСТРАДАВШИЕ

Кельда

Поле несостоявшейся битвы однозначно осталось за нами. И я даже была рада, что таким образом всё вышло. Отряд тяжело закованных мечников, конечно, способен покрошить и не такую толпу. Но вот так, из-за одной дуры, начинать геноцид? Нашли тоже Елену Троянскую! К тому же, у меня оставалась надежда, что стоявшие напротив нас люди всё-таки возьмутся за ум. Ну, хотя бы отдельные граждане.

Самое досадное было, что в этой каше пострадали некоторые лошади. Кто ноги по оврагам поломал, кто от запаниковавшей толпы резаные раны получил. Всякое. Некоторые пытались подняться, призывно ржали, даже кричали. Злобные дураки пусть сами как хотят, а коней мне было жалко. Тем более, что хозяева их побросали, помчавшись спасать собственные шкуры. Осуждать их было сложно. Станешь тут про лошадь вспоминать, когда за тобой дракон гонится…

Короче, рассудив, что поговорка «что с бою взято — то свято» вполне подходит к нынешней ситуации, я взяла с собой пяток человек охраны (на всякий пожарный) и отправилась целить лошадок. И экспроприировать, конечно.

Животи́ны у цыган были помельче наших и пожиже — мы всё же своих уже четыре года тяжеловозами разбавляем — но ухожены хорошо. Пусть. Рейнджерятам тренироваться пойдут.

Гали́на закончила нареза́ть круги над лугом и присела чуть в стороне, призывно рыкнув в нашу сторону. Эх, давно она пытается речь совместить с превращениями, но пока — никак. Мы развернулись к ней. В гуще разнотравья обнаружился незаметный со стороны овраг, на краю которого Галюня и сидела.

В овраге было натурально тесно. Помимо трёх кричащих от боли лошадей здесь обнаружилась ещё и довольно крупная тётка в яркой, прямо-таки кроваво-красной юбке и со сплошь расцарапанным лицом. Я аж оглянулась — нет ли поблизости боярышника или акации. Хотя одежда-то у неё целая, разве что увозилась она, пока под откос летела. Мда, загадки во тьме… Тьфу, блин, вспомнится же… Тётка смотрела на нас с такой бешеной смесью страха и ненависти, что эмоции практически перехлёстывали через край.

Так, сперва лошадки.

Пока я лечила лошадей, цыганка таращилась на меня, тяжело дыша сквозь зубы. Пыталась даже отползти, упираясь руками. Глупая идея. Да и не уползла бы она никуда при такой травме позвоночника — вся нижняя часть парализована. И что-то у неё явно было ко мне, не то что бы личные счёты, но всё же… Я закончила и подошла ближе, разглядывая её — не столько снаружи, сколько изнутри. Ой, как интересно…

— Матушка кельда! Там ещё одна лошадь раненая. Только она того, с хозяином.

— М? Ну давай посмотрим с хозяином. Хозяева тоже разные бывают.

Мы въехали в лес и не успели особо углубиться, как увидели и лошадь, и хозяина.

— Пашка, ну ты даёшь! Ты что — не мог сказать, что баронская лошадь, что ли?

Вот же шалопутный…

Повозка была разбита, один из жеребцов переступал рядом с ней, поминутно наклоняясь и обнюхивая второго, лежащего с неестественно вывернутой ногой и… мама моя… с пропоротым брюхом. Этот второй даже уже не кричал, только тяжело хрипел, выпуская меж зубов кровавую пену. Рядом на коленях стоял хозяин. Барон плакал, скрючившись над… над другом?

Ну что, Петша Харманович, есть в тебе, видать, и что-то доброе. Он не обратил внимания ни на спешившихся моих четырёх охранников, ни на мои вокруг хождения. И только когда я положила ладонь на лошадиный лоб, впился в меня безумным взглядом. Жеребец, почувствовав облегчение, перестал хрипеть и замер. Сперва брюшную полость.

— Я держу, а ты вынь у него из живота чужеродный предмет. Дёргаться не будет, я обезболю. Давай. Парни, если