Черный гусар. Разведчик из будущего - Александр Смирнов

— Пора бы тебе, Андрей Иванович, на покой, — обратился сам к себе Ушаков. Годы уже не те, чтобы экой махиной руководить. Дорогу, пожалуй, нужно уступать тем, кто помоложе. Да вот только не на кого все оставить. Разве что Шувалов. Да вот только горяч он. Как получит в руки всю полноту власти, так сразу на Бестужева-Рюмина зуб будет точить да ловить того на ошибках. Хитер канцлер, да все равно промахи совершает. Но сейчас он нужен и государыне, и стране. Где мы еще такого толкового соправителя найдем?

Закашлял. Отошел от стола. Сел за стол да вновь к своим бумагам вернулся.

Граф Бабыщенко поднял бокал с руантальским вином и произнес:

— С возвращением, барон!

— С возвращением, — поддержал Семена князь Сухомлинов.

Сделали по глотку, и оба одновременно скривились.

— Ну и кислятина, — прошептал Бабыщенко, ставя бокал на стол. — Неужели именно это вино пьет мой друг Карл?

— Это, — подтвердил Игнат Севастьянович.

— Если это, то его рассказ, как он с султаном поспорил, — вранье.

— Или султан не пил ничего вкуснее этого, а тот напиток, что он предлагал барону, еще хуже, — усмехнулся фон Хаффман. Прежде, чем угостить приятелей вином, Игнат Севастьянович поведал им историю, рассказанную Мюнхгаузеном.

— И все равно, то, что вам рассказал барон, больше смахивает на фантазию, — продолжал между тем князь. И тут он взглянул на Игната Севастьяновича: — А ведь вам пришелся по вкусу сей напиток, барон?

— Не буду скрывать — он мне понравился. Конечно, не шедевр, но все же.

Игнат Севастьянович хотел было сказать, что в день отъезда из Риги посоветовал Карлу Иерониму фон Мюнхгаузену, что неплохо было бы на его месте записывать похождения. Барон обещал подумать. Фон Хаффман сомневался, что Карл прислушается к его советам. Все же автором рассказов о похождениях барона, скорее всего, станет кто-то другой.

— Давай, приятель, лучше водочки, — предложил граф Бабыщенко. — От нее куда больше толка, чем от этой кислятины.

— Возможно, — согласился с ним барон, — вот только есть одна маленькая проблема…

— Какая? — уточнил князь.

— Я хотел посетить Великого канцлера.

Князь Сухомлинов понимающе кивнул. Он прекрасно понимал, что барон лишь на день вырвался из Ораниенбаума в столицу. Вот только, оказавшись в знакомом трактире, застрял надолго. Граф и князь с самого утра отдыхали здесь в обществе девиц. При появлении барона девицы были вынуждены покинуть их общество. Сначала фон Хаффман не собирался тут долго засиживаться. Спешил сначала к Великому канцлеру, затем… Куда, он не пожелал рассказывать, но князь в душе вдруг понял куда, но говорить во весь голос о своей догадке не стал. Не его это тайна. Задержался.

— Завтра с утра поедешь. Раз уж по нашей с приятелем причине сегодня не получилось, так я тебе карету, барон, пришлю.

— Я собираюсь принять православие, — неожиданно заявил барон. Приятели удивленно взглянули на него. — Не смотрите на меня так, господа, но я принял решение. Хочу таким примером показать великому князю, что такой шаг в России очень необходим.

Игнат Севастьянович удержался и не сказал приятелям о нескольких вещах. Во-первых, он уже заявил о своем решении Петру Федоровичу. Тот, как и его приятели, удивился, но отговаривать барона не стал. Во-вторых, Игнат Севастьянович потребовал, чтобы Петр Федорович начал говорить как можно чаще на русском языке. В-третьих, упросил, чтобы великий князь из Петергофа перевез в Ораниенбаум свою супругу. Великий князь дал согласие подумать. Барон же был уверен, что к этому вопросу ему еще суждено будет вернуться и он попытается сделать это раньше, прежде чем она проникнется духом вольтерьянства. Да и к Бестужеву Игнат Севастьянович спешил именно по этой причине. Вполне возможно, Великий канцлер поспособствовал бы его реформам в обществе наследника. Надавил бы на того через государыню. Вот только барона волновало, захочет ли та повлиять на наследника? Может быть, Елизавета Петровна видит в племяннике всего лишь промежуточное звено между ней и сыном Петра Федоровича?

— Похвально, — одобрили его решения приятели. — А Петр Федорович как к этому отнесется? — на всякий случай уточнил граф.

— Он дал согласие, чтобы я принял православие.

— Ну, и в какой день? — спросил князь.

— Думаю, на начало декабря.

Князь мысленно вспомнил всех святых, чьи именины были в начале зимы. Список получался внушительный. Феоктист не сомневался, что барон решил выбрать себе и новое имя. Ведь стал же великий князь — Петром Федоровичем, а Софья — Екатериной. Только вряд ли они пользовались при этом православным календарем. Да их и понять можно. Выбора как такового у них просто не было. Князь прекрасно помнил, что на этих именах настояла сама государыня, хотя Сенат и Синод предлагали воспользоваться другими именами. Так для Петра Федоровича предлагали имя Василий, да вот только Елизавета не пошла на уступки.

— Может, и имя себе новое выбрал? — полюбопытствовал князь Сухомлинов.

— Выбрал, — кивнул барон. — Игнатий. Говорят, что от латинского слова «огонь» происходит. А вы, господа, знаете слово «огонь».

Барон, конечно же, шутил. Объяснять истинную причину выбора этого имени ему не хотелось. Да и никто бы не поверил, а еще хуже — тут же бы приняли за второго Мюнхгаузена.

— Игнат фон Хаффман? — уточнил граф Бабыщенко.

— Фамилию я менять, в отличие от религии, не собираюсь.

— Так, значит, крещение назначено на 2 декабря, — проговорил князь Сухомлинов.

— Не понял? — удивленно посмотрел на князя барон.

— Я имею в виду, что именины святого Игнатия отмечают второго декабря.

Игнат Севастьянович расхохотался. Князь явно обладал дедукцией, кто знает, из него, может быть, вышел бы отменный сыщик.

— Так давайте выпьем за ваше возвращение, барон, да за решение принять православие, — молвил граф, поднимая бокал.

В комнату, где они сидели, вошла Глаша. Незаметно подмигнула барону, и тот проговорил:

— Боюсь, господа, что я вас вынужден буду покинуть. Я уже отменно набрался, чтобы твердо стоять на ногах. На прием к Бестужеву, по всей видимости, опоздал. Если я сейчас не лягу в кровать и не высплюсь, то завтра опять опоздаю. С Алексеем Петровичем шутки плохи.

Последнее Игнат Севастьянович сказал специально, чтобы товарищи по попойке не настаивали еще немного посидеть и лишь только потом проводили его до комнаты, которую Тихон Акимыч уже в который раз ему любезно предоставил. Неожиданно фон Хаффман подумал, что продай он сейчас сокровища барона, то выкупил бы трактир целиком. Одна незадача, Игнат Севастьянович никогда не был дельцом. Не имел той жилки, что была им присуща, и, скорее всего, быстро бы разорился. Его дело воевать, в крайнем случае, детей истории учить.

Барон откланялся и поднялся в свою квартирку. Разделся и развалился на кровати, как делал это уже столько раз. Глаша не заставила себя ждать. Она открыла дверь и проскочила в комнату. Игнат Севастьянович встал. Она кинулась к нему и прошептала: