Жизнь и свобода. Автобиография экс-президента Армении и Карабаха - Роберт Кочарян

сглаживать внутренний дискомфорт, но, как правило, становится причиной новых неудач.

Видимо, проблемные выборы 1996 года и понимание, что легитимность его власти весьма сомнительна, держали Тер-Петросяна в постоянном психологическом напряжении. А тут еще и я подлил масла в огонь: вдруг пришел новый премьер, и за очень короткое время дела стали заметно улучшаться. К тому же премьер оказался слишком независимым, и реальный центр власти стал смещаться в здание правительства. Возможно, совокупность этих факторов и привела его к такому решению – согласиться на пораженческий для нас план Минской группы ОБСЕ. Хотя все это лишь мои предположения – попытка проанализировать ощущения и состояние другого человека.

Я же по-прежнему был уверен, что, несмотря на чрезвычайную сложность карабахской проблемы, она может быть разрешена. Надо иметь волю жить с этим, пусть даже очень долгие годы, и только так можно будет в конце концов прийти к успеху.

* * *

В декабре я вдруг получил приглашение во Францию от президента Жака Ширака. Меня это удивило и озадачило: с какой стати президент приглашает с визитом премьера? Но я был настолько поглощен работой, что размышлять на эту тему не стал. Я в то время активно пытался привлечь крупные иностранные компании к приватизационным проектам в Армении и подумал, что поездка могла бы оказаться очень кстати.

На встрече в Елисейском дворце выяснилась причина приглашения: Ширак хотел обсудить со мной вопросы карабахского урегулирования. Франция активно участвовала в посреднической деятельности и поддерживала поэтапный план ОБСЕ. По словам Ширака, Тер-Петросян был готов его подписать, но ссылался на сложности: «У меня очень упрямый премьер, ни в какую не соглашается. Он из Карабаха. Попробуйте сами его уговорить». Ширак решил поговорить со мной напрямую, и именно это послужило причиной моего приглашения во Францию: он откровенно рассказал мне всю предысторию в первые же минуты нашей беседы. Я понял, что цель Ширака – убедить меня в том, что возвращение территорий Азербайджана до определения статуса НК – единственно возможный выход.

«Ну что ж…» – подумал я и развернул перед президентом Франции карту. Я наглядно показал ему, что будет означать для нашей безопасности уход с этих территорий.

– Возврат четырех районов на юге, прилегающих к Араксу, растянет линию соприкосновения с 22 до 220 километров. В еще большей пропорции растянется линия соприкосновения от сдачи Кельбаджара, где мы удерживаем лишь один перевал на высоте 3200 метров. Кто в здравом уме пойдет на такое самоубийство без реальных гарантий? Какими силами мы обеспечим безопасность Карабаха?

Я еще раз повторил, что смысл нашего контроля над этими территориями – исключительно военный, и об уходе оттуда можно говорить лишь при полном отсутствии угрозы. Отметил, что перемирие держится не на миротворцах, а на сложившемся балансе сил и именно эти территории являются важнейшей частью такого баланса. А потом я задал ему простой вопрос: «Господин президент, вы готовы послать туда свои войска, гарантирующие мир?»

Ответом мне была тишина. Таких гарантий дать никто не мог.

Показав, к каким последствиям для Арцаха может привести «поэтапный» план, я привел еще один важный аргумент: переговоры завершатся результатом только в том случае, если в течение всего процесса у обеих сторон сохраняется мотивация к его продолжению. Как только мы возвращаем Азербайджану территории, он теряет эту мотивацию вообще! О чем ему договариваться, если он уже получил все, что хотел?! И при этом мы своими руками создаем для него соблазн, используя эти территории, силой вернуть себе весь Карабах. Вы этого хотите?

И опять моим собеседникам нечего было мне ответить.

У меня сложилось впечатление, что в таком контексте разговор с Шираком никогда не шел и что мне удалось донести до присутствующих свою точку зрения, заставив их взглянуть на проблему под новым, незнакомым для них углом.

Результат встречи оказался прямо противоположным задуманному: не меня убедил Ширак, а именно мне удалось наглядно продемонстрировать ему, что их план не сработает и что его надо в корне менять. Я привел логичные и весомые аргументы, и их оказалось достаточно для того, чтобы заставить всех задуматься. Я в свою очередь дал понять, что открыт для обсуждения и готов рассматривать любые варианты решений, которые не будут нарушать жизненные интересы Армении и Карабаха. Когда выходил из зала переговоров, мне бросилось в глаза расстроенное лицо представителя французского МИДа, ответственного за карабахское урегулирование. Он явно переживал происшедшее: за каких-то пару часов все его усилия были сведены на нет.

Для меня же эта поездка оказалась очень плодотворной. Жак Ширак понял нашу позицию и в дальнейшем, в течение многих лет, помогал в переговорах. Кроме того, наша первая встреча положила начало многолетней дружбе. Ширак оказался очень интересным собеседником: его незаурядный ум, энциклопедичность знаний и способность быстро вникнуть в обсуждаемый вопрос делали захватывающим разговор с ним на любую тему. Мы часто встречались, и даже если я проездом оказывался в Париже, он всегда приглашал меня пообедать вместе, обсудить разные экономические и политические вопросы да и просто пообщаться. Я относился к нему с большим уважением, и наши теплые отношения и регулярные встречи продолжались до конца нашего с ним президентства.

Кстати, в ходе этой поездки мне удалось привлечь компанию Pernod Ricard к тендеру по приватизации Ереванского коньячного завода, который компания впоследствии выиграла.

* * *

Продолжая продавливать свое решение, 8 января Тер-Петросян вынес его на обсуждение Совета безопасности Армении. Совбез по этой теме собирался не раз, и заседал он тогда прямо в кабинете Тер-Петросяна. В большом здании президентского аппарата часть залов, подходящих для таких заседаний, находилась в запущенном состоянии и поэтому не использовалась; большинство встреч Тер-Петросян проводил у себя. На заседание Совбеза были приглашены президент Карабаха Аркадий Гукасян и Самвел Бабаян, члены Совбеза Армении и ключевые фигуры Армянского общенационального движения – наверное, для противовеса карабахской фракции.

Всего собралось человек пятнадцать.

С каждым разом споры о судьбе Арцаха становились все более жаркими, и в тот день тон обсуждения с самого начала уже сильно отличался от спокойного. Ситуация сложилась крайне серьезная. Из-за решения Тер-Петросяна мы могли потерять все, за что боролись в Карабахе несколько лет. Я, конечно, был на взводе и вел себя излишне резко. Для меня и моих единомышленников Карабах стал делом жизни, а для многих присутствующих на заседании – просто надоевшей головной болью. И с какой стати эти люди будут сейчас решать его судьбу? Я осаждал их, наверное, излишне грубо, предлагая не встревать в проблему, которую они не понимают и не чувствуют. Я не искал конфликта,