Школа двойников - Марианна Баконина

– А вот скажите, вы там наизусть шпарите? – Летчик явно настроился на длинное и подробное интервью.

– Нет, у нас есть специальный аппарат, телесуфлер, вроде вашего автопилота. – Лизавета перевела название телемашинки на доступный летчику язык.

– А, я так и думал. А слова…

На третий традиционный вопрос телезрителей Лизавета ответила раньше, чем летчик успел договорить:

– Тексты я пишу сама, а информацию мы получаем от разных агентств.

Она уже приготовилась рассказывать, что такое агентства, но вмешался болящий Савва. Он, еще минуту назад такой недвижимый, такой страдающий, зашевелился, привстал и скомандовал:

– Давайте выйдем в коридор, поговорить надо.

Правда, в коридоре Савва опять вспомнил, что в больнице следует болеть. Скривившись, он прислонился к подоконнику и далее говорил тихим голосом, который вполне подошел бы для озвучивания партии умирающего лебедя.

– Спасибо, что навестили.

– Что ты! Не стоит! Это наш святой долг и почетная обязанность! – Саша попытался разбудить Саввино чувство юмора.

Савва устало прикрыл глаза, давая понять, что он ценит столь трепетное отношение коллег к их обязанностям.

– Ну, какие новости?

– Да особо никаких, вот кабинеты разгромили. Ярослав даже милицию вызвал…

Саша Маневич не успел договорить. Чайлд Гарольд, погруженный в собственные беды, перебил его, задав очередной вопрос:

– А про меня что говорят?

– Да особо ничего. – Саша незаметно дотронулся до Лизаветиного плеча – мол, молчи.

– Совсем ничего? – Савва возвел глаза к потолку.

– Говорят, что отравился…

– Отравился? Вот просто отравился! – В голосе больного звенела горечь, он страдал от несовершенства мира, не сумевшего понять и осознать. – Значит, просто отравился…

– Да, сейчас же бодяги до фига продают, а ты – любитель пропустить рюмочку, – невозмутимо продолжал Саша. – Нет, все тебе очень сочувствуют, желают скорейшего выздоровления, собираются навестить…

– Навестить… – печальным эхом откликнулся Савва.

– Завтра, наверное, Лидочка придет со Славиком Гайским…

– Лидочка, со Славиком… – уже едва слышно произнес Савва.

– Да не переживай ты так! – Саша, оторопев, принялся успокаивать друга. Но тот неожиданно пришел в себя.

– Отравился! – Савва скорчил страшную рожу. – Вы меня за идиота держите?! Отравился! Рюмочку пропустил! Меня отравили. По-настоящему. Пред-на-ме-рен-но. – Последнее слово он произнес по слогам. – А вы, товарищи называется! Врачи и те подтверждают…

– Что они подтверждают?

– Что это не просто алкогольное отравление. Они уже провели гемосорбцию…

– Уголька активированного, что ли, дали? – подала голос Лизавета.

– Нет, что-то другое, – сразу завял Савва. Он почему-то тушевался в разговорах с Лизаветой, особенно последнее время.

– У пилота тоже не алкогольное отравление. Он же не упился вусмерть, просто хлебнул какой-то гадости. Да и второй твой сосед…

– У него вообще горло сожжено. Соляной кислоты попил!

– Пытали?

– Нет, бутылки перепутал… Но я-то – другое дело. Я вообще спиртное не пил!

Савва скрестил руки на груди и замер в ожидании надлежащей реакции.

– А грибы ел? – Саша все еще не терял надежды рассмешить друга.

Савва улыбнулся, но моментально справился с собой, прикрыл рот рукой и проглотил улыбку.

– И грибы не ел. Да будет тебе известно, я ничего не ел. Только пепси-колу пил! В магазинчике на Надеждинской. Попил и еле до дому дошел!

– Это перспективно, сдерешь с «Пепсико» приличную сумму.

– Не в этом дело, и пепси тут ни при чем!

– Это они пусть в суде доказывают! – продолжал стоять на своем Саша.

– Да при чем тут суд! Я уже прикинул, кто мог меня отравить, вот небольшой списочек.

– Еще один неуловимый Джо! – снова вмешалась Лизавета.

А Саша неожиданно посерьезнел.

– Ты действительно полагаешь, что это не случайное происшествие?

– Полагаю! – снова скривился Савва. – Наконец-то дошло по длинной шее! А что мне еще полагать? Я ничего непроверенного не ел, не пил, и вдруг такой приступ, и врачи ставят диагноз «острое отравление».

– Ну, хорошо, допустим. И кому же ты нужен? – насмешливо спросила Лизавета. Она и сама не страдала манией величия, и другим не позволяла.

По дороге в больницу Лизавета еще раз обдумала версию «школы двойников». Ей теперь казалось очень маловероятным, что налет на ее квартиру, погром в редакции и Сашины подозрения насчет слежки связаны между собой и имеют какое-то отношение к их работе. А тут еще Савва со своим отравлением! Ну не могли эти «двойники» так топорно работать!

Разумеется, каждое отдельное событие может быть связано с их работой. Не исключено, что милицейский крепыш, допрашивавший ее дома и все приговаривавший: «А может, это кто-нибудь из поклонников вашу фотографию искал?» – не так уж и не прав. Когда милиционер повторил это в пятый или шестой раз, Саша Байков взорвался: «Вы еще скажите, что это я квартиру взломал или нанял бандитов, чтобы потом произвести впечатление на девушку!» Крепыш ответил саркастическим взглядом. Он был готов принять «к сведению и в работу» эту версию.

Судя по всему, Савва с Сашей уже поверили в составленный против них заговор – за одним следят, другого отравили, к тому же разгромили редакцию. Компот чистейшей воды! Сама Лизавета не была готова к такому повороту. Она свято и наивно верила в торжество общемирового разума, в целесообразность всего сущего вообще и отдельных индивидов, в частности. Верила в то, что разумных, здравомыслящих и честных людей на этом свете значительно больше, чем маньяков, готовых охотиться за журналистами. Есть, конечно, люди разумные и нечестные. Из страха быть разоблаченными и пойти под суд они могут решиться на крайние меры – и погромщиков нанять, и хитрого яду подсыпать. Только кто-нибудь когда-нибудь слышал про то, чтобы журналистское расследование в России усадило преступника на скамью подсудимых? Чтобы стал актуальным лозунг «утром в газетах – вечером в Крестах»? Газетные разоблачения были эффективными только в эпоху партийной организации и партийной литературы.

В нынеешние же времена и про взяточников писали, и про казнокрадов, и про убийц, и про мошенников. Про кого только не писали! Разоблаченные, оборудованные крепкой нервной системой, просто игнорировали публикации. Те же, у кого нервишки были расшатаны в борьбе за собственное благосостояние, начинали кричать о клевете, бросались в суд или заказывали статью прямо противоположного содержания. Все. Пузырь, раздутый обличителем, лопался. С шумом. Пострадавших от взрыва не было.