По встречной в любовь - Ольга Горышина

— Ты уверена? — Кеша говорил тихо, но его голос все равно эхом разносился по всему ее телу, и, понимая, что ей его не перекричать, Настя лишь кивнула. — Тогда закрывай глаза.

Она покорно закрыла.

— Я не обещаю, что тебе будет хорошо с первого раза. Но мы научим твое тело не бояться, обещаю. Сейчас ведь главное, чтобы тебе не было больно, верно? Ты только помоги мне чуть-чуть…

И она тут же еще сильнее развела ноги в сторону.

— Не только так, — Кеша нагнулся к ней с поцелуем. Легким. Коротким. Дружеским. Хоть он и был в губы. — Пообещай не терпеть боль. Останови меня сразу, поняла?

Настя кивнула, так и не открыв глаз. Зачем? Она и так знает, что его глаза горят, как два уголька: опасно, но совсем не страшно.

— Настя, ты помнишь, что мне обещала?

Обнять? Губы совсем рядом, она слышит его совсем не ушами — она снимает слова с языка, осторожно касаясь его кончиком своего. Ах, надо было обнять… Для этого нужны руки, но опять же не глаза. Шея совсем рядом, горячая и влажная — такая же, как и каждый его поцелуй: короткий или длинный, легкий или глубокий. В губы, глаза, лоб, щеки, подбородок, шею — да какая разница… Она все равно уже не понимает, куда он ее целует, и главное — зачем оттягивает главное, точно рука больше не слушается его и не желает скользнуть с бедра на коленку, чтобы унять дрожь. Да и ее руки не могут оторваться от его волос и спуститься на спину, но ведь они не получали свободу, ведь они еще часть ее…

И Настя силой потянула их вниз к лопатками, а потом сразу вверх… Но это уже не она — это сам Кеша нырнул в ее объятья и в нее, и теперь она держалась за него обеими руками, но он все равно ежесекундно давал свободу ее губам — будто ждал, что с них сорвется крик «Хватит!», но с них слетали совсем другие звуки, которые никто, даже при большом желании, не сумел бы сложить в слова. Но Настя и не хотела говорить. Она хотела лишь одного, чтобы это вот никогда не кончалось, даже если она вовсе задохнется в обступивших ее со всех сторон темноте и подушках.

— Настя, я не могу больше, прости…

Кеша исчез, бросив ее на подушку, и она услышала скрип резинки, а потом почувствовала его прохладную руку на пылающем животе.

— Насть, я снова все испортил… Хочешь шампанского в качестве извинения?

Она ничего не хотела, только лежать, как лежала — не двигаясь, и не говорить. И Кеша не стал ждать ответа. Ушел, оставив дверь чуть приоткрытой, но та все равно громко хлопнула за его спиной — но даже тогда Настя не дернулась. Она открыла глаза и смотрела в потолок, не зная, какими словами возможно было б описать то, что она испытала, пожелай она выплеснуть чувства на бумагу в виде слов, а если взять привычные краски, то… тоже ничего не выйдет. Если только сорвать с влажного неба радугу и выжать из нее краски, точно из спонжа. Прямо на белую простыню или чистый лист ее новой жизни, в которой не останется места ночным кошмарам — она спрячется от них на горячей Кешиной груди, даже если придется свернуться на ней мягким котенком.

— Представляешь, все еще холодное. Вот это называется — экспресс-метод… Прости, но я целую неделю пускал по тебе слюни.

Кеша присел на край кровати и на ощупь отыскал Настину руку, чтобы вручить бокал, а потом зажег ночник: он умылся, и влажные волосы легли назад, полностью открыв лоб, на который, помимо приглушенного света ночника, падал отсвет горящих глаз.

— Поднимись. Иначе обольешься или захлебнешься. И то, и то плохо.

Он вытащил из-под Насти подушку и приставил к изголовью.

— Ну… — Кеша прищурился то ли на ночник, то ли на такие же яркие, как и у него самого, глаза Насти. — Первый блин комом. За вторую попытку!

Хрусталь звякнул, и Кеша так сильно ударил Настин бокал, что она чуть не выронила его, а потом сама, неловко покачнувшись, чуть не выбила себе зубы толстым краем: пришлось рассмеяться, и вместе со смехом ушла стыдливая неловкость, и Настя свободно прижалась лбом к прохладному плечу Кеши.

— Мышка, ты мышка, — он коснулся губами ее волос. — Интересно, я когда-нибудь сумею повторить ту идиотскую скороговорку про попугая…

— Если будешь повторять за мной… — произнесла Настя, касаясь носом родинки на его предплечье. — Однажды галок поп пугая в кустах увидел попугая…

— Настя, — Кеша подтолкнул ее руку с бокалом ко рту. — Сегодня я уже не в силах ничего повторить. Допивай и спать…

Настя кивнула и запрокинула голову, чтобы допить залпом: шампанское мягко разлилось в груди. Кеша поставил оба бокала на тумбочку и потушил свет.

— С какой стороны любишь спать? — спросил он, пытаясь хоть кое-как разгладить заломы на простыне.

— Рядом с тобой, — выдала Настя дрожащим голосом и затаила дыхание.

— Тогда просто падай. Это именно то, что я собираюсь сейчас сделать.

И мягко, пусть и за плечи, Кеша повалил Настю на подушку и вжался лбом ей в плечо.

— Прости, Настюш, что все вот так у нас получилось…

Она замерла, не в силах ни вздохнуть, ни заплакать, ни ответить — а хотелось сделать и то, и то, и то, и пятое, и десятое, только бы Кеша не чувствовал за собой никакой вины — если уж кому и извиняться тут, так это ей, но никак не ему.

— Хотелось повеселить тебя, а вышло…

Он замолчал и ткнулся ей в плечо уже губами.

— Это ты меня прости, — почти всхлипнула Настя.

— Да тебя-то за что прощать! — он развернул ее к себе, но не поцеловал. — За то, что один мудак обидел, а второй дурак не смог этого вовремя понять?

Она сглотнула подкативший к горлу ком.

— Настюш, ты даже представить себе не можешь, как это приятно, что ты доверилась именно мне.

Она подняла руку, но едва коснулась его щеки, как Кеша тут же сжал ее пальцы и поднес к своим губам.

— Я обещаю, что не подведу тебя, — прошептал он, отпуская ее пальцы. — Спи, мышка, а то попугай встанет ни свет, ни заря… Мне стыдно, но я украл у нас субботнее утро. Не хотел расстраивать тебя и портить вечер, который мы так ждали, потому не сказал ничего за ужином. Постараюсь управиться с делами до обеда. Постараюсь… Я уже боюсь что-то обещать.

Настя снова сглотнула — во рту сделалось совсем кисло.

— Ты поедешь в офис? — спросила она с надеждой. — Можно с тобой?

— Нет, со мной нельзя и я не в офис. Съезди к маме. Покажись, что жива-здорова. И я заберу тебя по дороге домой. Воскресенье я никому не отдам.

— Покатаемся по каналам на кораблике? — спросила Настя, жутко моргая влажными ресницами.

— А я думал, поедем за краской и новыми шторами, разве нет?

— Как скажешь…

— Я скажу спокойной ночи и спи, моя радость, усни… И я не шучу. Быстро спать.

Кеша развернул Настю лицом к окну, но оставил свою руку у нее под грудью.