Былого слышу шаг - Егор Владимирович Яковлев

По служебным делам Ленина соединял, очевидно, секретарь. А когда звонил по личному делу, то сам брал трубку, хотя получить нужный номер в тех условиях было не так-то просто. Сперва дожидались, когда откликнется телефонистка и скажет «тридцать шесть», после того надо было назвать номер; барышня его повторит и скажет «Готово». А может быть, и не готово. В общем, целая процедура…»

Бывали и семейные вечера. «Пожалуйте в столовую, будем пить чай», — звал обычно Владимир Ильич. Заходила старшая сестра — Анна Ильинична, приезжал Дмитрий Ильич. Так собрались они вместе осенним вечером 1920 года. Прибежала и любимица Владимира Ильича сибирская кошка, которая, как писала Клара Цеткин, напоминала ей Мими — кошку Розы Люксембург. Семья сфотографировалась в тот вечер — единственная фотография Ульяновых после победы революции…

Комната Крупской была самая крайняя, дальше других отстояла от прихожей, а потому и наиболее тихая. Двадцать с лишним лет жизни Надежды Константиновны прошли в этой комнате. Здесь, подле окна, за миниатюрным письменным столом, лишь простившись с Владимиром Ильичем, писала близким ей людям.

Горькому: «Дорогой Алексей Максимович, похоронили мы вчера Владимира Ильича. Он был до самой смерти таким, каким и раньше, — человеком громадной воли, владевшим собой, смеявшимся и шутившим еще накануне смерти, нежно заботившимся о других…

Раз он очень взволновался, когда прочитал в газете о том, что Вы больны. Все спрашивал взволнованно: «что, что?»…»

Инне Арманд — дочери Инессы Федоровны: «Милая, родная моя Иночка, схоронили мы Владимира Ильича вчера. Хворал он недолго последний раз…

Мы на время остаемся в Горках. Я взялась составлять из его сочинений популярную брошюру — сборник самого важного и существенного, что он сказал, — и взялась уже за работу. Кажется мне, что сборник у меня выйдет. Потом буду помогать разбирать материал в Институте Ленина, писать о пережитом. Сейчас больше всего хочется думать о Влад. Ильиче, об его работе, читать его.

Но надо будет и другую работу делать».

Вставала в пять утра, успевала написать несколько страниц воспоминаний, прежде чем бралась за другую работу — редактировала журналы, отвечала на письма, занималась своими постоянными педагогическими делами.

На книжной полке — тридцать красных томов — то давнее, третье издание сочинений Владимира Ильича. Первый том появился в 1928 году. Его раскрыла Надежда Константиновна, двинулась глазами по строкам; они больше фотографий и воспоминаний — тогда их много публиковали — возвращали живого Владимира Ильича, его голос, его взгляд, его улыбку, его гнев. «Иногда теперь, много лет спустя, — делилась Крупская, — перечитывая статьи Владимира Ильича, слышишь интонацию, с которой он сказал в разговоре ту или иную фразу, которая потом вошла в его статью…»

Том выходил за томом — они были необходимым подспорьем в работе Крупской над (воспоминаниями. И все больше появлялось отчеркнутых мест, все больше закладок в каждой книжке — они и сейчас поднимаются частоколом над ровным обрезом томов. И хочется надолго остаться в этой комнате, открыть книги — по закладкам, отметкам карандаша, словам, написанным на полях, проследить за мыслью Надежды Константиновны. Боязно, однако, и неудобно как-то: в этих закладках и этих пометках — диалог, который вела Надежда Константиновна до конца своих дней с Владимиром Ильичем… Но это же скорее всего был политический, а не личный диалог? А что более личным могло быть для них — более личным, чем та борьба и те надежды, которым отдали жизнь, никогда не страшась угроз и лишений, разрывая с людьми, которые еще вчера были любимы и сегодня еще не стали безразличны…

Долгими вечерами, оставшись одна в комнате, где так часто бывала с Владимиром Ильичем, Надежда Константиновна собирала альбом — очень скромный и очень маленький. Сделает его и станет всегда носить с собой. Невелик был у Крупской запас фотографий Владимира Ильича; какие-то приходилось вырезать из газет, журналов. Вырезала из газеты: Ленин с протянутой рукой, внизу крупными буквами — РКП. Буквы обвела красным карандашом. На обложке альбома — ИЛЬИЧ, и в каждой букве «изображение Владимира Ильича, такое мелкое, какое бывает на контрольных отпечатках с пленки. Здесь и портрет, о котором писала Крупская: «Есть его карточка, снятая в конце августа, незадолго до ранения: он стоит в раздумье, так выглядит он на этой карточке, как после тяжелой болезни».

А портрет Владимира Ильича, который особенно любила Надежда Константиновна, был всегда перед ней — на письменном столе. Крупская наклеила фотографию на свой старый членский билет ВЦИК, послуживший подставкой. Владимир Ильич — в черной барашковой шапке, чуть прищурился.

И такая же фотография, только крупнее, в соседней комнате, над постелью Владимира Ильича, но на этом снимке они вместе с Надеждой Константиновной. И та и другая фотография — выкадровка из снимка, сделанного в деревне Кашино в день открытия здесь сельской электростанции… Один из очень немногих дней после победы революции, который весь — от начала до позднего вечера — Надежда Константиновна и Владимир Ильич провели вместе. Ранним утром отправились на машине в Волоколамский уезд, в Кашино; приехали, ходили по сельским улочкам, обедали с крестьянами, беседовали с ними; наконец, выполняя просьбу уездного фотографа Феофанова, присели в центре большой группы жителей Кашино. И появилась фотография: лица тех, кто запечатлен на ней, — эпоха, последующая судьба каждого из них — история страны… Добрую память должен был оставить этот день, если так полюбилась кашинская фотография в семье Ульяновых…

Все это, однако, будет позже. А в среду 25 сентября 1918 года, спустя восемь дней, как приступил к работе после ранения Владимир Ильич, Ульяновы были заняты сборами в дорогу. Стояли, наверное, незакрытые чемоданы, появлялись все новые узелки. Владимир Ильич, только что вернувшийся из кабинета, шутил, а быть может, и несколько раздражался: вся жизнь в переездах, а обходиться минимумом так и не научились. Очень устал он за эти восемь дней, неожиданно и быстро устал.

Ничего особенного между тем, казалось бы, не происходило. Вышел на работу, а телеграммы с выражением соболезнования по поводу ранения все еще продолжали поступать. И приходилось отвечать, вместо того чтобы заниматься делами. «От души благодарю за приветствия и добрые пожелания и, с своей стороны, желаю всяких успехов в деле социалистического строительства».

Еще во время болезни писал наркому земледелия Середе — это когда он не решился зайти, послушался «переусердствовавших врачей» — писал о Елецком уезде: из 19 волостей, где есть комитеты бедноты, не получено ни одного толкового отчета о сборе излишков хлеба. А хотели уже этот