Перекресток прошлого: Холод войны - Даниил Витальевич Протасов

понимаю, что ты не сильно интересуешься историей, но такие вещи не знать, уже стыдно – назидательным тоном объяснил Дима.

– Ох, ну извините, что забыла такую важную для стилиста информацию – язвительно ответила я, решив не рассказывать о том, что в школе я имела привычку спать на уроках историй. В связи с этим я решила быстро сменить тему – Так каков же наш план?

Дима ошарашенно оглядел собравшуюся толпу:

– Я думаю, что нам стоит разделиться – после недолгих раздумий, произнес он, после чего залез в карман и достал три бумажных листа, на каждой был изображен знакомый уже рисунок кристалла, только чуть более аккуратные и детально дополненные.

– Вот держите, нам нужно будет обойти всех этих людей и спросить, не видели ли они нигде эту вещь. Если они спросят о том, что это за вещь, просто говорите что это пропавшая семейная реликвия – объяснял он.

– Я уже говорила о том, что этот план просто шикарен? – саркастично заявила я.

– Если у тебя будут идеи получше, то предлагай, мы выслушаем твои предложения в любое время – недовольно ответил Дима, после чего продолжил – И так я пойду вдоль западной стены, Лера вдоль восточной, а Робин же пойдет по центральной дороге, опрашивайте всех кого увидите, за исключением уж совсем сомнительных личностей, а также военных. Затем собираемся на другой стороне монастыря. Все понятно?

– Понятно – без лишнего энтузиазма отозвалась я. И мы разошлись в разные стороны.

И так начался долгий и морозный день в ходе, которого я познакомилась с кучей новых людей, самых разных классов и сословий. Здесь были все, крестьяне и рабочие, артисты и писатели, государственные служащие и ученые, семьи и одиночки. Все, так или иначе, были вынуждены бросить свои дома и бежать, спасаясь от войны. Сколько разных историй я наслушалась за этот день, их было не пересчитать. Конечно, не все горели желанием со мной общаться и многие просто игнорировали меня или даже грубо прогоняли, что было, не очень неприятно, но я понимала, что они делали это лишь из-за страха. Но много было и тех, кто были рады поговорить с новым человеком, а некоторые даже видели во мне какую-то надежду, и плача, изливали мне душу, единственному человеку готовому их выслушать. И вообще ко мне вскоре пришло понимание, что именно страх правил этим местом. Страх перед ужасным прошлым, перед тяжелым настоящим и неопределённым будущим. Каждый из них пережил свою трагедию: У кого-то немцы сожгли их дом прямо у них на глазах, у кого-то расстреляли мужа, кто-то потерял отца, сына, друга на войне, у других полностью разбомбили весь город с большинством жителей, а другие лишились руки и ноги от обстрелов и бомбёжек. И почти у всех остались друзья или родственники, которые пропали без вести и никто, не знает, живы ли они еще или нет. И теперь, им ничего не оставалось, кроме как сидеть здесь, в этом маленьком островке безопасности посреди бушующей войны и больше всего на свете они боялись того, что враг скоро нагрянет и сюда.

Слушая все эти историй, я старалась всячески подбадривать или утешать этих людей, хоть и понимала, что для большинства эта было уже бесполезно. Многие из этих людей потерялись от отчаяния, кто-то потерял своих любимых, кто-то самого себя, а кто-то и вовсе потерял смысл жизни, а кто-то же просто пытался выжить, отталкивая всех окружающих. С некоторыми из таких людей, разговаривать было совершенно бессмысленно, так как они не слышали меня и не хотели слушать. Я была для них лишь диктофоном, на который они пытались записать свои самые ужасные воспоминания, надеясь тем самым унять свою боль, мне казалось это нелепым, но если я могла помочь им хотя бы этим, то почему бы и нет.

Мне целый день пришлось ходить среди бедных стариков, плачущих матерей, беспризорных детей, и комиссованных солдат, оставшийся на всю жизнь инвалидами. В какой-то момент я вообще забыла, зачем изначально пришла сюда. Потому что вскоре вся эта история со смертью отца, перемещениями во времени и поиском ключей казалась мне настолько глупой и неуместной, по сравнению с трагедиями этих людей, что спрашивать порой про какой-то там кристалл мне было даже неловко. Да и все равно, никто из опрошенных мной людей, не имел даже приблизительно понимания о существовании или местонахождений подобной вещи.

И пока я занималась опросом местного населения, то даже не заметила, как на улице начало смеркаться. К этому времени я уже буквально умирала от голода и холода, слава богу, что ко второй половине дня слегка потеплело, и холод перестал быть таким проникающим.

Вскоре я достигла противоположного конца монастыря и нашла там Робина. Он стоял один посреди толпы беженцев и о чем-то размышлял, вид у него был довольно мрачный.

– Валерия, долго же вас не было – сказал Робин, даже не взглянув на меня. Очевидно, мыслями он пребывал где-то в другом месте.

– Учитывая, сколько народу мне удалось опросить, удивительно, что мне вообще удалось добраться сюда – сказала я – А ты как я поняла, свой путь тоже закончил?

– Да – все также задумчиво ответил он.

– Ты такой мрачный, тебя что-то тревожит? – поинтересовалась я.

И только тогда Робин, взглянул на меня, его взгляд был полон грусти и сожаления.

– Ты думаешь обо всех этих людях, да? – догадалась я.

Он грустно покачал головой:

– Пока я разговаривал со всеми этими людьми, слушал их историй, узнавал об их трагедий, мне пришла в голову мысль. Я ученый, который много лет изучает историю воин и конфликтов произошедших в прошлом, но ведь до этого я ничего не знал о личностях тех людей, которым пришлось эти войны пережить, для меня они всегда были всего лишь цифры в графе «потери» не больше. Для меня не имело особого значения, какая конкретно цифра это была: сто, тысяча, миллион, мне это было неважно. Вот, например я знаю, что во Второй Мировой Войне погибло пятьдесят четыре миллиона человека, из них двадцать шесть потерял Советский союз. И для меня это была впечатляющая цифра, но больше она ничего не значила, она никак не затрагивала мою душу, ведь за этой цифрой, я не видел настоящих людей, не видел, того что им пришлось пережить. А теперь, когда я знакомлюсь с этими людьми, общаюсь, вижу их отчаяние, злость, и понимаю что, таких как они, будут еще несколько миллионов. То… от этого… становиться худо.

Я понимающе