Владыки Земли - Сергей Волков

Уже совсем стемнело, отблески заката растаяли в темно-синей густой ночной тьме, и множество звезд высыпало на небе, едва-едва освещая холмистое Прилесье.

Все ближе и ближе подбирались люди к краю овражка, и вот уже Зугур, а за ним и Луня с Руной, пряча лица меж травы на самой кромке, заглянули вниз.

Беры сидели вкруг костра, на котором и впрямь что-то варилось в небольшом медном закопченном котелке. Луня потянул носом — нет, не еда, травяной отвар какой-то, и запах дурной, голову туманящий, не иначе, для захмеления варят беры отвар этот.

Подле костра рядком стояли копья, прислоненные к глинистому овражному склону, какие-то тюки и вязанки хвороста, еле различимые в темноте, лежали неподалеку. Что поразило Луню — беры, даже промежь себя разговор ведя, плащей своих не снимали и колобуков не откидывали, словно друг от друга скрывали личины, чтобы не узнал никто, у кого как рожа выглядит.

Лунины мысли прервал Зугур. Вагас стрелой кольнул рода в локоть, кивнул, когда Луня повернул голову — пора!

«Ну, как там Шык говорит теперь — «Силы земные и небесные, помогите нам!», — подумал про себя Луня, ободряюще глянул на бледную Руну и привстав, вскинул лук, выцеливая первого бера.

Теньк! Тетива задрожала, стрела со свистом мелькнула в костровых отблесках, и один из сидящих у костра врагов вскинул руки, заверещав тонко и пытаясь выдернуть засевшую у основания капюшона Лунину стрелу, завалился на бок. И тут же ткнулся в костер второй, и навзничь опрокинулся третий Зугур и Руна тоже не промахнулись!

Беры завопили, повскакивали с мест, бросились к копьям, мешая друг другу, и в суматохе лучники свалили еще троих. Но вот из-под черного покрывалища появились на свет щиты, обтянутые черной же кожей — это их Луня принял за мешки с неведомой поклажей поначалу, — и стрелы путников перестали вредить врагу. А беры, встав рядком, подняли копья и бегом бросились наверх.

Эта сторона оврага, на беду, оказалась пологой, гораздо положе, чем та, у которого стояли берские копья. Миг — и беры уже одолели половину глинистого склона, ловя на щиты все стрелы, что метали в них вставшие в полный рост люди. Зугуру все же удалось поразить одного из воинов Чернобога в узкую прорезь колобука, но отстальные, а было их шестеро, подошли к стрелкам вплотную.

— За меч! — зычно крикнул Зугур, отбрасывая лук, и подхватив секиру, лежащую наготове рядом, с диким ревом бросился вперед. Луня, выхватив из-за пояса топорик, с оттяжкой швырнул его в надвигающийся строй беров — ваше вам же, тварнюки! Потом, достав меч и кинжал, поспешил вслед за Зугуром, успев, однако, оглянуться на Руну — как она?

Руна тоже отбросила лук, и выхватив железный меч, шагнула вслед за мужиками, но расширенные от страха глаза ее подсказали Луне — в сечу ее лучше не пускать, все ж не бабское это дело — мечом махать.

Схлестнулись. Зугур, неистовый и яростный, секирой смел сперва берские копья, рубанул по щиту одного из беров, развалив его пополам, но едва не лишился руки, чудом увернувшись от блеснувшего вражеского меча.

«Ого!», — успел подумать Луня: «Беры, никак, мечами ратится выучились! Не иначе, ары подмогли, поганцы!». Но дальше не до дум стало, пришло время и самому показать, на что способен.

Отбивая выпады троих беров сразу, Луня, как когда-то, отступал назад, к кромке, теряя возможность нападать на врагов сверху. Вдруг один из беров вскрикнул и захрипел, оседая на земь, потом упал и скатился вниз — Руна, подобрав брошенный было по указу Зугура лук, выстрелила в бера почти в упор и конечно не промахнулась.

Луне все же тяжко пришлось, и кабы не обережное ожерелье, вряд ли живым бы ему быть, но мертвые костяшки пугали беров, Луня это чуял, делали их вялыми и неловкими.

Однако ж отбивать Лунины удары беры успевали, а сами гибнуть не спешили. То же и у Зугура было — вагас рубился с тремя, Руне больше не удалось никого подстрелить, увертливы оказались вороги, и наседавшие на махавшего секирой Зугура беры уже дважды достали его остриями копий, поразив плечо и ногу выше колена.

И в тот момент, когда Луня решил, что все, отходить надо, нету уже никакой моченьки мечом махать, над другим склоном овражка возник из тьмы Шык, мокрый, грязный, растрепанный и злой. Волхв вскинул правую руку, бросил горсть чародейного серого праха на ветер и зазвучали в ночном воздухе тяжкие слова заговора на слепь безвидную.

Беры и опомниться не успели, как перед их глазами все померкло, и тут же и секира, и Красный меч нашли свои первые жертвы, а через миг все внезапно ослепшие от чар волхва беры полегли, срубленные побратимами.

— Хух! — выдохнул Зугур, весь мокрый от пота, и швырнул в траву окровавленную секиру: — Одолели все ж!

— Ты чего припозднился-то, а, волхв? — Зугур, помогая Луне сложить тела убитых в одну кучу, повернул голову к сидящему у берского костра Шыку. Тот виновато развел руками:

— Когда о важном помышляешь, для иных дум в голове места не находится! Обходил я овражек, подальше взял, чтобы к середине его как раз выйти. Мне на карачках ползать тяжко уже, не отрок. Иду я себе потихоньку, слушаю, не зачали ли вы ратовище? Думаю — как шум услыхаю, побегу. Ну, услыхал, сиганул вперед и в здоровую ямину попал, а в ней и вода, и грязь, все радости, одним словом. Пока выбирался, чуть не припоздал. Вот такие дела…

Шык помолчал немного, и горестно вздохнул:

— Стар я уже, Зугурушка, крепко стар. Корч вон на годок меня молодее, а уже покинул мир сей. А иных своих ровесников я и не упомню ныне. Разве что Сип-банник, что парил нас в Сырырх оврагах, да и то — жив ли он? Все ж два года Ортайг проклятущий сожрал, и не стороной они пролетели, вон и Луня теперь муж взрослый, да и у тебя седина в усах пробилась. Ну да ладно, авось, дотяну я до конца похода нашего, а там, коли сполним мы все помирать не жалко, такое дело сделали. А не сполним — не страшно, не один, весь род людской вместе со мной помирать будет…

И, как обычно, без всякого промежутка, волхв заговорил о другом:

— Плащи с беров снимайте, други. Четыре, поцелее, те, что кровью не заляпаны. Нам их одеть придется, под ними суть нашу, человечью, скрыть.

Луня, томимый смутным предчувствием и сгорающий от любопытства, шагнул к крайнему из лежащих беров, нагнулся, взялся за край колобука — уж больно интересно было молодому роду поглядеть, что ж за личина у бера?

Луня сдернул колобук, вскрикнул и отшатнулся. Зугур и Руна, обернувшись на вскрик, тоже не смогли удержаться от испуга, глянув на мертвое лицо бера. И было от чего испугаться — белое, безволосое и безбровое, бывшее когда человечьим, ныне не имело оно ни носа, ни губ, ни век, и скалились на путников желтые редкие зубы, и пучились серые, гневные и злобные глаза.

Шык, опираясь на свою суковатую палку, встал, обошел застывших, точно в столбнячьем мороке, Луню, Зугур и Руну, посдергивал колобуки с остальных беров. Все — такие же, у всех были вырезаны, давно, во младенчестве, не иначе, губы и веки, срезаны носы и уши, выжжены волосы. От этого все беры делались похожими друг на друга, точно братья родные, и лишь глаза, имеющие цвет разный, говорили о том, что эти бывшие люди — не родня и не уродливая подделка друг под друга.