Уроборос. Проклятие Поперечника - Евгений Стрелов

не для меня. Есть только один вариант: чтобы стать моим преемником, ты должен меня убить…

Глава 6

Черти-какой вариант, грибы ненависти и абсолютно чёрное тело

Уносясь на высокоскоростном лифте глубоко под землю в город Хранителей, Дмитрий Дмитриевич почему-то представлял, что смотрит в лицо очень красивой девушке, и ему от этого становилось страшно: в просторной светлой кабине лифта никого не было, кроме него; вся свита, включая верного пса Хряпу, до сих пор не потерявшего хватку и потому не отправленного на покой, осталась наверху. Главный Визионер любил один спускаться вниз в этом чуде техники, сотворенном известной западной компанией по спецзаказу с учётом всех требований: лаконичный дизайн, надёжность, быстрота, бесшумность и полное подавление вибраций. Всякий раз, когда двери лифта закрывались, Главный Визионер замирал. Никаких звуков, исходящих от работающих механизмов, нельзя было услышать, никакой вибрации от движущейся кабины — почувствовать; отсутствовало ощущение быстрого перемещения, набора высоты, падения или торможения, — вообще не верилось, что лифт движется, — поэтому, когда примерно через полторы минуты двери открывались, и за ними появлялась неизменная четверка Хранителей, это всегда воспринималось в определённом смысле, как чудо, даже хотелось от изумления всплеснуть руками, но Дмитрий Дмитриевич сдерживался. Лететь вниз или вверх со скоростью почти двадцать метров в секунду, не ощущая этого, целых полторы минуты стоять практически в абсолютной тишине, слыша только собственное дыхание. Разве это не чудо, сотворенное инженерами? Когда-то Тартария выпускала собственные лифты, как и другую технику, на любой, так сказать, вкус и цвет, правительством предпринимались беспрецедентные усилия, направленные на то, чтобы промышленность шла с Западом хотя бы вровень, даже обгоняли его изредка в некоторых областях, но с каждым годом отставание становилось всё заметнее, и никаких финансов и сил не хватало, чтобы удерживаться на достойном уровне, — отставание накапливалось, как ком, одна неудача цеплялась за другую, не получалось ни преодолеть это, ни объяснить, ни понять, почему так происходит; выдвигались разные версии — от внешнего и внутреннего вредительства до неспособности тартарского народа к созидательному труду. Лифты по всей стране тряслись и качались, скрипели и гудели, ломались, застревали и довольно часто падали, унося жизни ни в чём не повинных тартарцев; то же самое происходило абсолютно со всей отечественной техникой, бытовой и промышленной: от утюгов, самокатов, стиральных машин и компьютеров до трактатов, станков и самолётов. В автомобильной промышленности творилось что-то вообще из ряда вон выходящее — мало того, что отечественные машины были не красивы, не комфортны, маломощны и постоянно ломались, так ещё и дорожно-транспортные происшествия со смертельным исходом и травмами, приводящими к инвалидности, происходили в подавляющем большинстве именно с их участием и по их вине. Сколько государственных комиссий не справилось с поставленной задачей и было распущено, сколько учёных разбило лбы об эту проблему, сколько депутатов Всенародного Вече сломало копий во время жарких дискуссий! Так бы вся эта канитель и тянулась вечно, если бы кому-то не пришла в голову гениальная мысль, — имя этого человека история умалчивает, а жаль! — памятник бы ему поставить! — зачем заниматься тем, что тебе не нравится, что не получается? — участвовать в бесконечной интеллектуальной гонке, внедрять новые изобретения в жизнь, налаживать сложнейшие производства, заниматься продвижением продукции на мировые рынки, участвовать в конкурентной борьбе с теми, у кого победить по определению невозможно — зачем заниматься всеми этими бесполезными и бессмысленными делами? У кого-то хорошо получается изобретать, у кого-то производить, у кого-то продавать, а у кого-то — пользоваться всем этим. Так, может, Тартарии перестать корчить из себя то, чем она не является, и заняться тем, что у неё лучше всего получается? Ведь нет ничего зазорного в том, чтобы пользоваться плодами чужого труда, платить за это большие деньги, получать от этого удовольствие и, не заморачиваясь, радоваться жизни. Эта мысль, рождённая где-то глубоко в народном сознании, в мозгу неизвестного тартарца, каких миллионы, который, скорее всего, выпив лишнего, сболтнул её своим приятелям, и — пошло-поехало — они — другим своим приятелям — те — другим — так она прокатилась по всей стране, распространилась, подобно заразе, и овладела умами — от простого шофёра до депутата Вече, в конце концов, дошла и до президента, так что — народ придумал, депутаты и правительство додумали и доработали, а Дмитрий Дмитриевич утвердил: простая мысль переродилась в целую вереницу законов, которые начали приниматься практически сразу после вступления Дмитрия Дмитриевича в должность, — началось всё с закона, запрещающего производить легковые автомобили, немногочисленные заводы были закрыты, все отечественные образцы, без исключения, выкуплены у населения и утилизированы, работники заводов при этом не пострадали — не были выброшены, как ненужный хлам, на улицу, а получили пожизненную ежемесячную ренту, равную средней зарплате по стране; результат этой реформы не заставил себя долго ждать — резко снизилась смертность на дорогах и существенно спало напряжение в обществе, — так что решено было продолжить в том же духе, — под запрет последовательно попали: производство грузовых автомобилей, сельскохозяйственной и другой техники гражданского и военного назначения, вся лёгкая и тяжёлая промышленность, приборостроение, производство лекарств (люди перестали умирать от последствий неправильного лечения), — вслед за этим появилась потребность запретить производство любой электроники, потому что она не функционировала должным образом, постоянно выходила из строя, самовозгоралась и взрывалась, травмируя и убивая людей; производство обуви и одежды тоже пришлось запретить, потому что эти предметы гардероба были уродливы, непрактичны, разваливались, расползались по швам и выцветали под дождём, солнцем и ветром, а также при первой стирке, чистке и носке, вредя физическому и психическому здоровью граждан. В общем, в течение пяти лет были свернуты абсолютно все производства, приняты соответствующие законы, запрещающие всем гражданам Тартарии что-либо производить, в том числе и сельхозпродукцию, наказания за нарушения предусматривались суровые, вплоть до высшей меры, коей являлось лишение всех прав и привилегий, а также — гражданства Тартарии с конфискацией имущества и накоплений, и, самое тяжёлое, — высылка из страны без права реабилитации и возвращения.

Первое июня! Дмитрий Дмитриевич прекрасно помнил тот день, который сделался всенародным праздником Освобождения, и слова из своей речи, прогремевшие на весь мир: "Граждане Тартарии! Дорогие мои! Сегодняшнему дню суждено войти в историю! Это не просто первый день обыкновенного лета. Это день, когда все народы, населяющие Тартарию, освободились! Так получилось, что Бог одарил нашу землю абсолютно всем, что так необходимо современному миру! Природными ресурсами, исчерпать которые практически невозможно. Если я начну перечислять их здесь, то вы уснете от скуки, а когда проснетесь, я всё