Город Антонеску. Книга 2 - Яков Григорьевич Верховский

не будет грозить опасность.

От Янкале: Здесь живет Елизавета Лукован?

Колкотовая Балка, конец октября 750 дней и ночей под страхом смерти

Мама почти каждый день ездит в Тирасполь на Базар.

Там, на Базаре, покупают и продают все на свете: продукты, вещи, камешки для зажигалок, нитки…

Мама продает остатки наших вещей. Я тоже иногда езжу с ней и тоже «зарабатываю» – продаю разные деревянные штучки, которые вытачивает горбун Василий: ложки, ручки для отверток…

Мы с мамой раскладывали наш «товар» на подстилке прямо на земле.

А рядом с нами молодая молдаванка продавала ткани.

Однажды она обратилась к маме: «Послушайте, женщина! Может, вы присмотрите за моим товаром? Я только сбегаю купить себе что-нибудь покушать».

«Хорошо», – согласилась мама.

«Если будут покупатели, можете продавать», – добавила молдаванка и, назвав цену, убежала.

Когда она вернулась, мама отчиталась за проданный товар.

Молдаванка удивилась.

«Так много вы продали? Вот возьмите, вам полагается».

И она протянула маме несколько марок.

Мама стала отказываться: «Спасибо вам, но мне как-то неудобно брать деньги!»

«Да вы же заработали эти деньги – это комиссионные. Если хотите, можете помогать мне продавать отрезы. Я вам буду платить. Согласны?»

«Согласна!» — обрадовалась мама.

Непонятно каким образом, но у мамы шла довольно бойкая торговля.

То ли, как сказала молдаванка, у нее была «легкая рука», то ли проявились наследственные способности. Ведь прадед мой Мордехай Бошняк до революции был купцом какой-то гильдии, и у него на Привозе в Одессе был большой магазин тканей.

Люди, купившие однажды у мамы ткань, возвращались к ней снова и приводили своих знакомых. Постепенно ей стали предлагать ткани «на комиссию» и другие молдаванки. Все они почему-то доверяли маме и оставляли ей свой товар, даже не требуя залога.

С каждым днем на Базаре появлялось все больше лавок или, как их называли здесь, будок. В них продавали всякую всячину, привезенную из Румынии.

«А почему бы вам не открыть свою будку? – предложила однажды маме молдаванка. – Я буду привозить товар и сдавать вам на комиссию. А вы будете продавать».

Вначале мама даже растерялась от такого предложения.

«Открыть будку? В центре Тирасполя на базарной площади? – говорила она бабушке. – Рискованно! Для этого нужно получить разрешение в примарии. Подать туда документы с прошением».

Но в конце концов она, видимо, решила пойти на риск.

В один из дней у калитки хаты, где мы жили на Колокотовой Балке, появился румынский солдат. Мамы дома не было, и мы с бабушкой очень испугались, но все-таки подошли к калитке.

«Аичи еште Лукован?» – «Здесь есть Лукован?» — спросил солдат.

У бабушки от страха тряслись руки. Она кое-как объяснила солдату, что дочери нет дома – она уехала в Тирасполь.

Тогда солдат передал бабушке конверт из примарии и сказал: «Пентру Лукован!» – «Для Лукован!».

На этот раз мы с бабушкой испугались напрасно – в конверте оказалось разрешение на открытие торговой будки на Базаре в Тирасполе.

До сих пор не знаю, как маме удалось его получить, ведь для этого нужно было предъявить в примарию паспорт, а это было очень опасно, ведь паспорт был поддельный.

Это событие снова изменило всю нашу жизнь.

Мы переехали в Тирасполь, и я стал целые дни проводить на Базаре.

От Янкале: «А штыкалэ шварцэ бройт»

Тирасполь, поздняя осень 1943 г. 760 дней и ночей под страхом смерти

Уже больше месяца живем мы в Тирасполе.

Мама открыла там на базарной площади будку.

Будка была сколочена из необтесанных досок. Размером где-то метра два на полтора и высотой около двух метров. Внутри по стенам полки для товаров. Дверь закрывается на большой засов с висячим замком.

По утрам мы с мамой приходим на Базар. Мама открывает замок, отодвигает задвижку и входит в магазин. Я помогаю ей поднять стенку-навес и закрепляю ее двумя железными крюками.

На образовавшемся прилавке мама раскладывает товар, в основном это ткани, привезенные молдаванками из Румынии и сданными ей «на комиссию». Иногда попадаются и «качулы» – каракулевые папахи, очень любимые молдаванами.

«Магазин» открыт.

За прилавком стоит… моя мама Фаничка.

«Майнэ Фейгале – моя птичка», как называет ее бабушка.

Нет, за прилавком стоит хозяйка «магазина»: Елизавета Лукован.

Она улыбается, приветливо здоровается с соседом слева – русским мужиком, торгующим в такой же будке галантереей: нитками, иголками, пуговицами…

Торговля начинается. Подходят женщины – крестьянки.

Спрашивают, что почем? Щупают товар. Проверяют, не мнется ли.

Пробуют, не гнилой ли – не рвется ли.

Смачивая слюной, проверяют, прочна ли окраска.

Вытаскивают из материала нитку и поджигают ее.

И наконец начинают торговаться. Предлагают свою цену.

«Ну что ж, – объясняет мне мама, – и с половины купец бывает».

Но вот, к обоюдному удовольствию, торг закончен. Мама отмеряет отрезы – «на платье», «на костюм» – желтым деревянным метром.

Я целый день околачиваюсь тут же возле мамы.

Несмотря на то что занятия в школах уже давно начались, я нигде не учусь. Мама не решается послать меня в школу, да и метрики у меня нет. Правда, то, что я не хожу в школу, ни у кого не вызывает удивления – здесь много таких же мальчишек, которые не учатся.

Одни помогают родителям торговать, другие сами зарабатывают, как могут. Закончив торговлю и закрыв магазин, мы возвращаемся домой. Бабушка ждет нас с ужином – горячей картошечкой или мамалыгой.

Мы живем неподалеку от Базара в небольшой комнатке, в старом одноэтажном доме. Вход у нас отдельный с небольшим крылечком.

В комнате есть кое-какая мебель: железные кровати, стол и стулья.

И самое главное, что здесь нет чужих глаз. Можно помыться и приготовить еду. С деньгами тоже стало немного легче. Кажется, можно было бы жить здесь спокойно, пересидеть, пережить, дождаться наших, если бы…

Если бы не эта необходимость скрываться, если бы не это ненавистное чужое имя, если бы не эта постоянная, изматывающая игра. Если бы не этот постоянный Страх быть узнанными, раскрытыми, схваченными.

Часто, часто в те дни бабушка повторяла на идиш: «А штыкалэ шварце бройт мит восер, аби ми кэн лэйбн» – «Кусочек черного хлеба с водой, лишь бы можно было быжить».

От Янкале: «Ду бист айн кляйнэ Юдэ!»

Тирасполь, ноябрь 1943 г. 780 дней и ночей под страхом смерти

Каждое утро, приходя с мамой на Базар, я стараюсь стать поближе к воротам, чтобы раньше других мальчишек перехватить немцев, которые приходят сюда продавать свои вещи.

На ломаном немецком я повторяю недавно выученные слова: «Гер, вас