Острова в океане - Эрнест Хемингуэй

Томас Хадсон видел, как мальчик шел через дорогу, прижимаякотенка к груди, и как потом вместе с котенком уселся на переднем сиденье. Верхмашины был откинут, и Томас Хадсон из бара хорошо видел мальчика в яркомсолнечном свете с примятыми ветром каштановыми волосами. Но котенка ему не быловидно, потому что мальчик посадил его на сиденье, а сам пригнулся, прячась ответра, и гладил котенка.

Теперь мальчика уже не было в живых, а котенок вырос и сталуже старым котом и пережил мальчика. А меня с Бойзом, думал Томас Хадсон,связывает теперь такое чувство, что ни один из нас не хотел бы пережитьдругого. Не знаю, думал он, часто ли случалось, чтобы человек и животное любилидруг друга настоящей любовью. Наверно, это очень смешно. Но мне не кажетсясмешным.

Нет, думал Хадсон, на мой взгляд, это не более смешно, чемто, что кот мальчика пережил его самого. Много, конечно, бывает нелепого, как,например, когда во время игры Бойз сперва зарычит, потом испустит вдруг этоттрагический крик и весь оцепенеет, припав к Томасу Хадсону длинным своим телом.Слуги рассказывали, что иногда после отъезда Томаса Хадсона кот по несколькудней ничего не ел, но голод в конце концов брал свое. Хотя бывали дни, когда онпытался жить охотой и не приходил кормиться вместе с другими котами, но в концеконцов все-таки приходил – первым выскакивал из комнаты через спины другихтолпящихся у двери котов, как только эту дверь растворял слуга, несший имподнос с мясным фаршем, и тут же влетал обратно, опять через спины другихкотов, суетившихся вокруг своего кормильца.

Ел он всегда очень быстро и, кончив, сейчас же стремилсяуйти из кошачьей комнаты. Прочие коты ему были ни к чему.

Томас Хадсон уже давно утвердился в мысли, что Бойз считаетсебя человеческим существом. Он с ним не выпивал, как мог бы сделать медведь,но ел все то же, что и он, даже такие вещи, до которых другой кот и недотронулся бы. Томас Хадсон помнил, как однажды за завтраком в прошлом году онпредложил Бойзу ломтик свежего охлажденного манго. Бойз съел его снаслаждением, и с тех пор, пока Томас Хадсон оставался на берегу и манго еще несошло, кот каждое утро получал свою порцию. Приходилось подавать ему ломтикипрямо в рот – они были скользкие, и кот не мог ухватить их с тарелки, и ТомасХадсон придумывал, что надо бы сделать этакую решеточку, вроде решетки длятостов, чтобы кот мог сам брать ломтики и есть не спеша.

Как-то осенью, когда на аллигаторовых грушах – aguacatesпо-местному, – на этих больших темно-зеленых деревьях поспели первыеплоды, тоже зеленые, только чуть более темные и блестящие, чем окружающая ихлиства, Томас Хадсон – он в тот раз весь сентябрь оставался на берегу,занимаясь ремонтом катера перед поездкой на Гаити, – предложил Бойзуложечку мякоти из середины плода, куда на место вынутых зернышек налито былонемного уксуса и растительного масла, и кот съел и потом за каждой трапезойсъедал половинку aguacate.

– Мог бы влезть на дерево и сам себе достать, –сказал раз коту Томас Хадсон, когда они гуляли вместе по холмам, окружавшим еговладения. Бойз, конечно, ничего не ответил.

Но однажды вечером Томас Хадсон все-таки обнаружил Боя нааллигаторовой груше, выйдя в сумерки погулять и посмотреть, как стаи черныхдроздов тянутся к Гаване, куда они каждый вечер слетались из всех окрестностей,с юга и востока, чтобы с шумом устраиваться на ночлег в ветвях испанских лавровна Прадо. Томас Хадсон любил смотреть, как дрозды взлетали из-за холмов, ипервые летучие мыши появлялись из своих убежищ, и маленькие совки пускались вночной полет, когда солнце садилось в море за Гаваной и на холмах зажигалисьогни. В тот вечер Бойз, почти всегда гулявший с ним, куда-то запропастился, иТомас Хадсон взял с собой Большого Козла, одного из сыновей Бойза,широкоплечего и широколицего, с толстой шеей и потрясающими усами, черногодрачливого кота. Козел никогда не охотился. Он был боец и производитель, и делему хватало. Но он был большой комик, только не в том, что касалось его работы,и любил гулять, особенно если Томас Хадсон во время прогулки вдруг сильно пиналего ногой, так что он сразу валился на бок, а Хадсон ногой поглаживал емуживот. Можно было совершенно не бояться, что погладишь слишком сильно илислишком грубо: Козлу было даже безразлично – босой ли ногой его гладят или вбашмаке.

Томас Хадсон нагнулся и похлопал его – Козел любил, чтобыего хлопали посильнее, как большого пса; но не успел он выпрямиться, как вдругзаметил Бойза высоко на аллигаторовой груше. Козел посмотрел вверх и тоже егоувидел.

– Что ты там делаешь, безобразник? – крикнул емуТомас Хадсон. – Или ты уже приспособился есть их прямо с дерева?

Бойз поглядел вниз и увидел Козла.

– Спускайся скорее и пойдем гулять, – сказал ТомасХадсон. – Я дам тебе aguacate на ужин.

Бойз посмотрел на Козла и ничего не сказал.

– Ты там такой красивый среди этих темных листьев. Чтож, оставайся, если хочешь.

Бойз теперь смотрел куда-то в сторону, и Томас Хадсон вместес черным котом пошли дальше, пробираясь между деревьями.

– Спятил он, что ли, ты как думаешь, Козел? –спросил Томас Хадсон. И потом, желая сделать приятное коту, добавил: – Помнишь,как мы тогда ночью не могли найти лекарство?

Лекарство было магическим словом для Козла, и едва онуслышал его, как повалился на бок, чтобы его погладили.

– Помнишь лекарство? – спросил его Томас Хадсон, иэтот большой грубый кот стал извиваться в приступе буйного восторга.