Отель «Дача» - Аньес Мартен-Люган

– Эрмина…

Я вздрогнула, услышав за спиной голос Василия. Обернулась и увидела, что он дошел за мной до маслобойни. Он был в смятении, такой же потерянный, как и я. Мы стояли, уставившись друг на друга, как мне показалось, целую вечность. Дыхание мое ускорилось, печаль душила меня. Я побежала к нему и бросилась в его объятия. Я удерживала его изо всех сил, чтобы он не исчез, я обнимала его за шею, гладила по волосам, вдыхала его запах, я буквально прилипла к нему, чтобы раствориться в нем, чтобы он забрал меня с собой, чтобы больше не быть одной.

– Не уезжай, пожалуйста, не уезжай.

Василий еще крепче обнял меня, его тело словно накрыло мое, отвечая на мой призыв. Потом он слегка меня отодвинул, обхватил ладонями мое лицо и впился в меня глазами. У него был взгляд сломленного человека, измученного грустью и виной.

– Если я останусь, Эрмина, мои демоны снова оживут, мои призраки будут терзать нас и принесут тебе больше страданий, чем счастья. Конечно, я мог бы обратиться к Самюэлю, потребовать отдать мне мою жизнь обратно, и, я его знаю, он бы в конце концов согласился, но две недели не в состоянии волшебным образом стереть двадцать лет гнева, тоски, непонимания.

Я попыталась высвободиться, он мне не позволил, его рука крепко придерживала меня за талию.

– Я не отпущу тебя. Ты не можешь требовать от меня подписи под смертным приговором для нас обоих.

Он притянул меня еще ближе:

– Эрмина, сейчас я не могу тебя любить так, как того хочу, но позволь мне подарить тебе «Дачу», как отец подарил ее матери.

– Твой отец не бросал твою мать. Он не мог жить без нее. Не сравнивай себя с ним, ведь ты собираешься меня бросить.

– Прошу тебя… для меня, ради моего выживания, ради нас… Ради нас, умоляю тебя.

– Как тебе могло прийти в голову, что твой отъезд – правильный, хороший для нас выход?

Он снова посмотрел мне в глаза, но сейчас в его взгляде не было сомнения.

– Потому что я хочу верить, что когда-нибудь все же вернусь. Мне необходимо полностью порвать с «Дачей», освободиться от нее. Это тяжелый груз, который я таскаю уже давно… Сама мысль о возвращении приводила меня в ужас все последние двадцать лет. Я всегда знал, что наступит день, когда у меня не будет другого выхода. И вот это случилось – я приехал, потому что у меня не было другого выхода. Моя мать умерла в Сингапуре, и похоронить ее вдали от Эммы и отца было немыслимо. Я должен был ее привезти. Она приготовила мне ловушку, это был своего рода шантаж, но я на нее не в обиде, она это задумала ради меня и ради тебя, из любви к нам обоим. Однако сути это не меняет: я вернулся, потому что меня к этому вынудили. Если бы родители были еще живы, если бы мама умерла здесь, если б они обеспечили будущее «Дачи», завещав ее тебе, о чем я мечтал, я бы не приехал. Никогда, Эрмина. Мы бы никогда больше не встретились. Прошу, позволь мне когда-нибудь вернуться по собственному горячему желанию. Когда я буду готов возвратиться по самой прекрасной из всех причин и остаться здесь навсегда. Я вернусь ради тебя…

Он был абсолютно уверен в себе и в том, что его возвращение рано или поздно состоится. Ему было тяжело оставлять меня, расставаться со мной, но в то же время он без колебаний шел на риск и был готов выдержать это испытание. И просил меня ему помочь, выдержать это вместе с ним.

– Мне бы так хотелось поверить, что в один прекрасный день ты приедешь, но боюсь, что мои надежды напрасны. Вся моя жизнь была сплошным ожиданием. Все меня бросают, и никто никогда не возвращается.

Он уткнулся лбом в мой лоб и заглянул мне в глаза:

– Дождись меня, Эрмина, дождись меня…

Слова, которые он не сумел произнести двадцать лет назад и которые, возможно, изменили бы все. И вот они прозвучали сейчас, когда я была способна услышать их и принять.

– Люби меня, Василий, люби меня.

Слова, которые я не смогла бы произнести двадцать лет назад.

Наши губы наконец-то нашли друг друга. Он решительно завладел ими, а вместе с ними и всем моим существом. Его губы, которых я так долго ждала, стерли воспоминания о других поцелуях – и о тех, что были для меня невыносимы, и о вылечивших меня поцелуях Самюэля. Наш с Василием поцелуй, наш первый поцелуй, был бесконечным. Едва оторвавшись друг от друга, мы сразу тонули в его продолжении, еще более жадном и требовательном. Теперь, когда мы уступили нашей любви, так долго сдерживаемой, подавляемой, ничто не могло его прервать. Я хотела больше, я хотела все, я хотела его всего, я хотела отдать ему всю себя. Я потянула его в дом, он не сопротивлялся. Когда мы вошли в спальню, я сделала то, на что, как всегда считала, была не способна – сбросила платье на пол. Я предлагала ему себя, безоглядно, беззастенчиво, как никогда и никому себя не предлагала. И Василий любил меня без всякой осмотрительности, целиком, страстно. Его ласки и поцелуи были властными, мои – ненасытными. Я ни разу в жизни не прикасалась к такому телу, как у него: его руки, его губы уносили меня на вершину неизведанного наслаждения. Отныне мне было известно, что такое абсолютная любовь, когда двое полностью отдаются друг другу. Я заново открывала себя и освобождалась от своих глубоко упрятанных страхов, которым всегда оставалось место в моих отношениях в Самюэлем.

А когда он вошел в меня, меня накрыло ощущение полноты жизни, я впилась в его плечи, позволяя ему всей тяжестью раздавить мое тело, мне это было нужно, я этого хотела. Я не боялась, что исчезну, что мне будет больно или что я ничего не почувствую, напротив, я хотела, чтобы он оставался во мне как можно дольше. И вдруг он остановился, я решила, что он собрался что-то сказать, но как будто не смог. Я гладила его лоб, щеки, подбородок, нежно целовала, чтобы успокоить.

– Эрмина, – выдохнул он. – Я люблю тебя… Я приеду к тебе, обязательно приеду. Верь мне.

Его глаза, как и мои, наполнились слезами. И слова, которые я умела говорить только своим детям и никому другому, вырвались у меня помимо моей воли:

– Я люблю тебя… И я буду тебя ждать.

Мы стремились насладиться каждой секундой этой ночи, которая была только моей и его. Наши тела требовали друг друга и не могли насытиться. Мы занимались любовью со сладостной болью, не торопясь, чтобы эти минуты навсегда изменили нас, чтобы запомнить наши чувства и наши обещания – вернуться и ждать.

Василий прислонился к косяку стеклянной двери на кухне своих родителей, в последний раз всматриваясь в качели матери. Я обняла его и уткнулась лицом в спину. Я наслаждалась его теплом, его ароматом. Время опять ненадолго притормозило. А потом пришла пора действовать. Я вышла на террасу, чтобы убедиться, что завтрак проходит нормально, и поздороваться с первыми клиентами. Василий ждал меня в холле с дорожной сумкой через плечо. Он протянул мне руку, я схватила ее. Он остановился на крыльце, зажмурился и изо всех сил вдохнул запахи «Дачи». Когда он снова вернулся к реальности, он поцеловал меня так же, как прошлой ночью, – словно это был вопрос жизни и смерти. Мы постояли, прижавшись лицами друг к другу, мои губы у его рта расплылись в улыбке, хотя по щекам текли слезы: я ощущала себя цельной, наполненной его любовью. Он проводил меня к «мехари». Его взгляд обежал «Дачу» за моей спиной: он хотел запечатлеть нас в памяти – меня и ее. Вместе.